Голова разразилась пылающим вулканом, а из лёгких вырвался душераздирающий пыльный кашель, и капитан понял, что если он прямо вот сейчас, немедленно, не заглушит всё нарастающую боль хоть какой-то дозой этилового спирта, то он, скорее всего, умрёт агонизирующей смертью. Походкой человека на грани жизни и смерти он прошагал к своему холодильнику, – устарелому устройству, которое он за сущие гроши купил у барахольщика на одной из автономных заправок, где-то на пути к сверхскоплению Персея-Рыб. Дверь холодильника недружелюбно скрипнула и капитан обнаружил, что его содержимое может порадовать только сгустком плесени, который раньше был экзотическим фруктом с Марса, и почему-то пустой бутылкой лоржеи (жуткий напиток, по вкусу напоминающий прокисшее молоко, – зато по голове даёт сильнее чем осиновая дубина). Андрею захотелось захлопнуть дверь холодильника так, чтобы он перевернулся и пробил собой обшивку корабля, но он справился с нахлынувшими чувствами, вспомнив о своей головной боли, и закрыл её тихонько и аккуратненько. Бросив унылый взгляд на год как сломанный пищевой синтезатор, он чертыхнулся, мысленно пообещал переломать все кости уволившемуся с корабля инженеру, а заодно и командованию ВМО, которое подсунуло ему такую ответственную миссию как раз в разгар его ежегодного запоя и начал размышлять о том, чем ещё он может вылечить адские боли в черепе.

Мимолётом Макаров взглянул на себя в стенное зеркало и понял, что надо бы не то, чтобы провести себя в порядок, но даже произвести настоящую реставрацию. Благо, что камера восстановления всё ещё работала, – в отличие от большинства примочек на этом летающем корыте.

Он вздохнул, потянулся, в очередной раз прослушал скрипучую арию в исполнении своей искусственной руки и решил провести время наедине с собой и трудом всей своей жизни, который он озаглавил просто и ясно – «Человек»: благо дрейф продлиться ещё целые сутки, а писание всегда отвлекает его от головной боли. Макаров решил написать свою книгу после того, как в магазине на Марсе ему попалась на глаза голокнижка под названием «Рактоног. Тот, кто даёт космосу свет». Оскорбившись в своих лучших чувствах, капитан скомкал в руках форменную фуражку ВМО, в душе посетовал на несправедливость и неблагодарность любого инопланетного разума и именно тогда написал первые строки своей книги, которые, надо сказать, были потом переписаны несколько раз, дабы его никто не заподозрил в расизме. Никогда в своей жизни он не был расистом: он всегда испытывал уважение к жителям и аборигенам любой из возможных планет. Ну, практически всегда. Иногда. Да нет же, всегда и всенепременно. Как и любой житель планеты Та-Кемет. Да, самообман был определенно присущ сущности Макарова.

«Человек! Да, это до сих пор звучит гордо. Человек самостоятельно вышел из глубин океана, пробрался через непроходимые леса невежества, развёл свой первый костёр, убил своего первого мамонта, построил себе дом, написал первую книгу, сочинил незабываемую мелодию, развязал войны и так же быстро закончил их, построил космический корабль и подобно ангелу милосердия вознёсся к небесам, простирая свою щедрую длань инопланетным разумам, которые так нуждались в его помощи. Человек был первым, кто установил контакт с жителями другой планеты и дал им шанс пробиться в сокровенные тайны космоса. Не требуя никакой благодарности, он кормил детёнышей аквилов, ухаживал за свежими яйцами рактоногов, показал ощимусам, что такое огонь и как им пользоваться и даже объяснил альдебаранцам, что нет ничего страшного в хождении по суше – им просто нужно было спуститься с небес на землю…»

Капитан усмехнулся своему бездарному каламбуру и продолжил заносить в компьютер свежие мысли.

«Зная всё это, неудивительно, что человек до сих пор занимает первенствующее положение в галактике, возвысив себя над примитивными…»

–. Зачеркнуть последнее слово, – раздражённо бросил он в сторону компьютера и продолжил.

«…над менее удачливыми представителями галактического сообщества. Мы распростёрли свои огненные крылья межгалактических двигателей и долетели до самых тёмных закоулков галактики, сея вокруг себя лишь знание, мудрость и просвещение. Не говоря уже о вере. Мы дали всем расам Вселенной то, во что можно верить, мы дали им Единого Бога, единственного в своей премудрости. Мы дали им всё. А что получили в ответ? Что…?»

–. Зачеркнуть последний абзац, – снова выкрикнул капитан и резко вскочил на ноги, – Какой Бог, к чёртовой матери…

Надо сказать, что по сути своей Андрей религиозным человеком не был: скорее он просто привык к тому, что кеметское правительство, да и ВМО в том числе, навязывает всем и каждому свои представления о Единой вере. При этом благостные чиновники и политики всячески уверяли межпланетное сообщество в том, что Единая вера лишь сплотит настолько разномастные расы, сделает их похожими и уравняет их менталитеты. Это всё, конечно же, было хорошо и красиво, но только Макаров искренне не мог понять, как Единая вера до сих пор не попала под запрет, – особенно учитывая к чему привели её последователи Та-Кемет в прошлом. Или лучше сказать Землю… Тогда ещё Землю. Регрессия… Забвение… Бесконечная война с цаннами… Собор… Может всё дело в нём? Может правительство его родной планеты до сих пор трясётся в страхе перед этой могущественной организацией, которая может и была изгнана на Плутон в прошлом, но до сих пор имела свою армию, свой флот и своих агентов по всей Галактике. Кто они, эти внемлющие, услышавшие и осознавшие? Что же, в скором времени у него был шанс узнать это.

Андрей намотал несколько кругов по каюте, собрался с мыслями и снова сел за приёмщик мыслей в надежде написать ещё хоть несколько строк.

Внезапно за стенкой его капитанских покоев разразился настоящий ураган, – казалось, что кто-то медленно резал ножом непотребного карданского хряка. Капитан выругался последним словом, вспрыгнул на ноги, перекосил лицо от непомерной боли в височной доле и рванул обратно к маленькому холодильничку, где вознамерился выжать ещё хоть несколько капель из бутылки с лоржеей. Спасение, к сожалению, к нему не пришло: содержимое бутылки состояло исключительно из сухой мухи и пары-тройки пылинок, – даже при всём напряжении мысли Андрей не смог бы объяснить, как так вообще вышло. Пение продолжалось, и капитан понял, что пора ему осуществить выход в свет, чего он не хотел делать по крайней мере до завтрашнего утра, когда он уже успел забронировать общекорабельное совещание, – алкоголизм алкоголизмом, а они всё ещё находились под предводительством ВМО, так что приходилось выполнять определённые поручения от вышестоящего командования, что, конечно, чрезвычайно нервировало Макарова, так как раньше он отдавал приказы, а все эти инопланетные чудики бегали у него на побегушках… А теперь… теперь можно лишь ругаться, что капитан и сделал, припомнив ещё одно словечко из обильного кеметского кладезя нецензурщины. Ладно: это задание совсем другое. Оно всё изменит.

Пьяные песни не думали заканчиваться, – всё усугублялось тем, что пропитый хор решил не ограничиваться современной классикой алкогольных песен, а вдарился в настоящий фольклор: мелодии, которые сопровождали любое космическое застолье уже не первое столетие. Макаров предположил, что некоторые из этих песен знали ещё до первого Забвения, – жаль лишь, что в настоящем исполнении они превратились в заунывный вой, от которого Андрею хотелось выброситься в открытый космос. В одном из углов его каюты обнаружился тот самый видавший виды капитанский плащ, выполненный из чёрного синтезированного полимера, который в теории должен был считывать показатели тела носившего и время от времени предупреждать его об опасностях и возможных вирусах. Плащ Макарова перестал работать ещё полтора года назад и теперь мог лишь определять, когда его владельцу нужна стрижка. Однако он так к нему привык, что носил всегда и везде, даже в тех ситуациях, когда этого не требовали формальности или обстановка.

Капитан рванул к двери и с яростью толкнул её от себя (новые модели кораблей давно перешли на автоматически-раздвижные двери, но Энкратуриус был настоящим кладезем классики и тут хватало механики). Открыть её оказалось не так просто, так как со стороны коридора к нему прилегла туша явно хватанувшего лишнего кока. Рядом с ним огромная крыса с аппетитом доедала роскошный капитанский завтрак. Андрей нервно сморгнул, отпихнул крысу (она лениво перекатилась с бока на бок и медленно двинулась восвояси) и совершив отчаянный прыжок через кока, вломился в покои навигационного командования, которые по необъяснимому дизайнерскому просчёту находились как раз рядом с его каютой. Два певуна всё ещё сидели за столом, в то время как третий пустился в пляс, размахивая своей длинной бородой и отчеканивая ногами такие па, что не снилось и стоногому гиппару.