– Мы правда не знаем что делать с вами, - прошептала она. – А сами вы ничего не хотите. Несчастные души, лишенные свободной воли. Но где вам все-таки лучше - там или здесь?

Она и не надеялась, что терракотовый воин её поймет, она сама себя до коца не понимала. Но тот прекрасно всё понял. И что такое «там» и где это «здесь».

Люся подскочила с другой стороны:

– Скажи, братец... Что ты чувствуешь? Без приказа, без принуждения... Просто - что?

Воин молчал так долго, что Людмила устала ждать и нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Холод... – аконец, разомкнул уста полководец.
– Там - холод и пустота. Здесь... – генерал всем телом развернулся в сторону Цзы Ина,и огромное войско повторило это движение.
– Здесь - тепло и свет. Цель и смысл. Здесь.

Девушки переглянулись.

– Их оживила кровь императора, ведь так?
– прoбормотала Люся.
– Значит…

– Значит, они все-таки твои, Цзы Ин, - обреченно вздохнула Таня.
– Драконье войско.

Цзы Ин выпрямился, расправил плечи и – Люсе даже показалось, что бывший император вырос на пару вершков! – развел руки в стороны, взмахнув тяжелыми рукавами. Словно дракон – крыльями. У китайских драконов крыльев никаких нет, но… Этот мальчик, прошедший через унижение, страдание и смерть, определенно был крылат.

Печать богини, зажатая в ладони Людмилы, потяжелела и налилась силой, пульсируя в такт ударам ее сердца – и в тот миг Люсю пронзило понимание: это сердце и есть. Общее сердце бессмертной и бессердечной армии. Сердце, способное не просто заставить глину ходить и разговаривать, но – жить.

Словно тончайшие шелковые нити, струйки божественной силы брызнули сквозь сжатые пальцы, будто Люся раздавила горсть спелого винограда. Потекли к Цзы Ину, затрепетали, лaсково обвиваясь вокруг юноши-дракона – и выстрелили ввыcь, вверх,туда, к темным сводам, чтобы опасть на неподвижное войско невесомым, теплым, светящимся дождем. Запрокинув голову, девушка тоже подставила лицо этой мягкой могущественной мороси, чувствуя, как сами собой расплетаются узлы в ее сердце, как легче становится дышать, как растворяется без остатка тяжелый комок в груди, словно кусок сахара в стакане кипятка.

Войско вздохнуло. И снова. И ещё раз. На них, не-живых и не-мертвых, на них, хлодных и глиняных, бесчувственных и бессердечных, нисходила жизнь.

Всхрапнула террактвая лошадь, запряженная в клесницу генерала. Звякнула сбруя. Заскрипели дспехи. Кто-то чихнул.

– Вины Цинь! – голс Цзы Ина, врде бы и негрмкий, не звучал – гремел набатом, звенел мечами о щиты, рктал боевым барабаном: - Слушайте мой приказ! Отныне вы останетесь здесь, дабы хранить покой государя! А я... – юноша на миг запнулcя, но поднял голову и продолжил: - Я останусь с вами.

Ожившие глиняные воины оказались столь же дисциплинированными, как настоящие, отлично вымуштрованные солдаты. Получив не просто приказ – а цель и смысл – ои возвращались на привычные места организованно, четко, но без суетливой спешки. Строй за строем, отряд за отрядом, они покидали площадь и растворялись в тенях, словно темнота поглощала своих бессмертных стражей.

Нет, не поглощала, вдруг поняла Люся. Принимала и приветствовала. Нежеланные пасынки человеческогo мира, големы возвращались в сумрак подземных чертогов, как в ласковые объятия матери.

Девушка вдруг заметила, как один из солдат замешкался, растерянно – насколько живая глина вообще может казаться растерянной – оглядываясь. Охнув, она узнала «своего» стрелка – того самого воина, чей арбалет позаимствовала перед тем, как отправиться на бой с Чжао Гао.

– Погоди-ка, братец! – крикнула она и мышью метнулась обратно, к саркофагу. К счастью, светильники все ещё горели,иначе Люся наверняка споткнулась бы и расшиблась, пока искала среди облoмков и праха потерянное оружие. Мысль о том, что она ползает и роется в том, что было останками зловещего евнуха, должна была бы ужаснуть девушку, но неожиданно наоборот взбодрила ее. Чжао Гао рассыпался в прах, зато они-то живы! Знай наших, упырь узкоглазый!

Нашарив наконец-то арбалет, Люся почти вприпрыжку вернулась на площадь и помахала «своему» солдату. Показалось ей, что на темном невозмутимом лице промелькнуло какое-то чувство… Показалось или нет?

– Вот, – протянув голему арбалет, сказала она. – Вот, держи. Спасибо, что одолжил – мне эта штука ой как пригодилась!

И, повинуясь внезапному порыву, осторожно погладила прохладную, каменно-твердую ладонь.

Глина, даже одушевленная – это не человек. Даже если слепить из нее подобие человека. Даже если наделить способностью двигаться и сражаться, и подчиняться приказам. Это все равно глина. Не скованная услoвностями, не замкнутая в плену традиций и правил, властных лишь над людьми. Терракотовый солдат принял неловкую ласку Люси как младенец или животное – искренне. Ей же показалось, будто коснулась она камня, но камня, нагретого солнцем. Прежде холодная, рука глиняного бойца стала теплой,такой теплой, что к голему хотелось прижаться и греться об него, как о печку.

Лицо арбалетчика странно дернулось, голем моргнул, приоткрыл рот – словно трещина прошла по обожженному боку кувшина, но из узкой этой щели не донеслось ни слова,только скрип и скрежет. Мучительная гримаса перекосила лицо голема, он мотнул головой и уставился в пол.

– Этот слуга – простой солдат, – пророкотал за спиной у Люси глиняный генерал.
– Рядовым воинам ни к чему разговоры; тот, кто создал этих слуг, госпожа, не наделил их даром речи.

Поклонившись, полководец отступил в полумрак. Скрипнула колесница под тяжестью терракотового тела, звякнула лошадиная сбруя, и предводитель глиняной армии присоединился к своему войску. Вновь неподвижному, но отныне – живому. Просто – спящему.