Когда кажется, что все рушится, начинайте думать о том,

что построите на освободившемся месте.

…На каком глотке он опомнился?.. Никто не удерживал его. Теплые руки гладили по голове и плечам, нежный голос проникал в подсознание, рассыпающейся личности:

— Терпи, мой родной, терпи… Боль — это жизнь…

Его тело пылало изнутри, плавилось, бурлило магмой — сладкая кровь феи убивала Демиурга. Клыки убрались сами, Спенсер поднял голову и — не смог понять, что происходит. Взгляд не фокусировался на предметах, да и предметы меняли зыбкие очертания, расползаясь в пространстве, еще не так давно считавшемся кабинетом могущественного Советника.

Цинна и тот, второй, с гривой снежных волос и телом в броне сине-зеленой чешуи, прожигающий Спенсера взглядом зеленых нечеловечьих глаз с вертикальными зрачками — стояли поодаль. А ласковые руки, нежно успокаивающие его тело, принадлежали Олив и Крис, поддерживающих его с обеих сторон.

Через какое-то время он осознал, что все они сидят на полу, вернее — он уже лежит, и ему все тяжелее удерживать реальность в сознании. Это было очень похоже на уже пережитую им жуткую трансформацию.

— Что ты сделала со мной, Лив? — одними губами спросил вампир.

Женщины склонились над ним — рыжие и золотые пряди упали ему на лицо и грудь. То, что он видел и чувствовал, было невозможно: его Дитя роняло обычные прозрачные человеческие слезы, а жуткая рана от его собственных клыков на шее Олив затягивалась сама собой; кровь же высыхала и испарялась, вспыхивая напоследок яркими бликами, переливаясь, словно драгоценность.

Собственно, это и была истинная драгоценность — ее кровь…

В глазах любимой он читал боль и нежность, прощение и…

Прощание.

— Я заслужил, — совсем тихо произнес он. — Прости.

— Терпи, вампир, — непонятно ответила она, не отпуская его руки.

«Кровь… Зачем столько крови?! В нем не может быть столько крови!!»

Кристин закрыла глаза, но пальцев не разжала, как ей велела Олив.

За огромным панорамным окном бесилась невероятная гроза, накрывшая не только Манхэттэн, но и весь город. Ливень сплошным потоком, словно водопад, скатывался по толстому стеклу, превращая современную нью-йоркскую реальность во что-то запредельное — черно-фиолетовое, дымчатое, раскалывающееся молниями, но снова восстающее из ничего… Верхушка небоскреба, где находилась резиденция Советника, начала окутываться серебристыми образованиями, похожими на избыточные природные заряды. Внезапно — наверное, из-за аварии на подстанции — город погрузился в беспроглядную тьму, и эти серебряные шары стали единственным освещением происходящего.

Кристин почувствовала, что мужчины оказались рядом — скальд встал за ее спиной и коротко погладил ее по волосам. Цинна остановился рядом с Олив, по-прежнему склоненной над распростертым и словно усохшим окровавленным телом Макса Спенсера.

Казалось, все чего-то ожидали…

Вздох вампирской феи прозвучал, будто усиленный динамиками — все вздрогнули. Чужим уставшим голосом она произнесла ни к кому не обращаясь:

— Я… Мы с дочерью вручаем себя Силе Кано: пусть исполнится предначертанное. Если могу просить, прошу об одном — сохраните мой Клан, мою кровь.

То, что вслед за этим увидели их глаза и почувствовали их души, не соответствовало законам этой реальности, где и сами они — участники этой сцены — знали, что здесь уже ненадолго.

Первая явилась Альгиз. Своенравная, остроязыкая — руна перемен и крутых поворотов.

За ней ворвался Дагаз, одаряющий верой, делающей невозможное возможным.

Сплетаясь и разделяясь, медленно вплыли Лагуз и Эйваз — интуиция и мудрость, астрал и прогресс…

Турисаз и Тейваз — сила Молота Тора и мужской сущности, воин-защитник и страстный любовник — встали рядом.

К сидящим на полу рванулась неистовая Хагалаз — опасная женская сила ведьмовства. Но мгновенно была остановлена жнецом-Йер, считавшим здешний «урожай» отличным, и Гебо-объединяющей, не скрывающей своей радости встречи с Олив.

Райдо в одежде возницы скромно встал у дверей: его слово последнее — дорога… Прямо над Максимилианом проявились двое — осторожная Ингус и Перт в вечном своем капюшоне, скрывающем лицо. Первая — разрушала отжившие отношения, любовные связи; второй — хранил тайну магического перерождения через смерть — нахождения собственной сути ценой собственной жизни.

Соулу — солнечная руна звездного часа победителя, которому некуда отступать — не стала проявляться, а невесомой сверкающей пыльцой накрыла сидящую Олив как плащом, придав ей уверенности и силы.