– Нужно пройти путь до конца, – кратко изрекла Алеста. – Свернуть сейчас – значит предать, не исполнить предназначение.

И никто не осмелился спорить с ней. Алесте досталось в последние дни. Ренн сторонился людей, и ей стоило большого труда хоть иногда приближаться к нему. Он не гнал её, но часто прятался, чтобы пережить противоречия, что терзали его душу.

В последний день всё решилось само собой: в себя пришла Челия и очнулась Росса. Оставался всё в том же полубезумном состоянии Тинай, но Пиррия тоже не захотела остаться.

– Вместе, – изрекла она, нежно поправляя кудри Тинаю. – Самое правильное и единственное решение.

Она почти ни с кем не общалась. Сторонилась. Но та, прошлая Пиррия, и теперешняя не имели ничего общего между собой. Вернувшаяся сила не убрала шрамы с её лица и тела и не сделала её прежней заносчивой эгоистичной стервой.

– Я… хочу попросить прощения, Геллан, – сказала она вечером. – За всё. Вы все были добры со мной. Не стали считать обиды и стали семьёй. Приняли как есть и не оттолкнули. Не сдали в приют.

– У тебя есть семья, Пиррия, – Геллан говорит это так, что хочется расплакаться. Он умеет – проникновенно заглядывать в самую глубину души.

– Знаю, – прячет бывшая сайна глаза. – Стыдно. Страшусь показаться им на глаза. Наворотила дел…

– Они любят тебя. А остальное… нужно пережить. Как позор, из-за которого не умирают, а становятся сильнее. Признать свои ошибки – тоже сила. И за это не судят. Жители Верхолётной долины добры. А твой замок стоит одинокий. Своими делами и помощью ты сможешь загладить вину и снискать уважение.

– Я подумаю, – Пиррия всё так же не поднимает глаза. – Очень сложный шаг. К тому же, у меня сейчас Тинай. Я ни за что не брошу его. Он сейчас птица в теле человека. Возможно, нам понадобится нечто большее, чем горный воздух и пустынный замок сайны. Тем более, что я не хочу быть сайной. Я бы стала муйбой, если б сумела или доросла.

И ещё одно событие случилось вечером, накануне полёта. Айбин принял свою истинную ипостась. Это переполошило всех обитателей замка. На него смотрели с опаской и ужасом. Но никто не посмел кинуть камень или заклеймить словом. Он стоял рядом с ними. Там, у пропасти, мы все стояли плечом к плечу. Чувствовали себя единым целым. И тогда никто не возразил против помощи мохнаток или деревунов, кровочмаков или Челии.

Разные, разобщённые, сломленные мракобесием, погрязшие в унижении, сейчас люди учились смотреть друг на друга иными глазами.

– Я больше не буду прятаться, – заявил Айбин.

Его боялись. От него шарахались. Но я видела, видела, как прорывалось сквозь негативные эмоции восхищение. Трудно отвести глаза, когда перед тобой неимоверно красивый и притягательный кровочмак.

Не знаю, какие чувства клубились внутри моих сотоварищей, а я волновалась. Шутка ли: допотопный какой-то небоход, от которого не знаешь, чего ждать.

– Всё будет хорошо, – сжал мои плечи Геллан, и я не то, чтобы успокоилась, а просто позволила себе верить.

– Готовы? – сияла глазами Иста. Она походила в тот момент на богиню – не меньше: вдохновенная, с горящим взглядом, тонкая, но сильная. У неё даже румянец на худом лице прорвался.

Бесшумно распахнулась на две створки крыша – разъехалась, подчиняясь то ли её магии, то ли скрытому механизму. Я видела, как улыбается Иста – всё та же загадочная улыбка Джоконды.

А затем она села в кресло у штурвала и плавно подняла небоход в воздух. Мы взлетали вертикально. Плавно. Невероятные ощущения! Поднимались медленно. Слышали крики оставшихся внизу. Люди и нелюди махали руками. Страх и восторг. Они никогда не видели ничего подобного. Наверное, им ещё многое предстоит увидеть и узнать.

Как жаль, что я не смогу наблюдать, как они перерождаются – вот такая мысль промелькнула и исчезла в моей голове. В тот момент я была счастлива, что мы наконец-то приближаемся к концу нашего долгого пути.

Ренн

Как только небоход поднялся в воздух, Ренн понял, что успокоился. Словно тревога и чувство вины, что снедали его все эти дни, ушли и остались внизу, там, где величественно расстилалась зеосская твердь.

Нужно жить дальше – так прошептало ему небо. Принять и отпустить. Не забыть, но примириться с тем, что уже нельзя изменить.

Ренн не страшился возвращения. Скорее, ждал встречи со старыми знакомыми. А также – ответы на вопросы, рождённые чужими тайнами.

– Я была молодой, слишком юной и непосредственной, – погружалась в воспоминания Кудряна, прижимая его голову к своим коленям. Ему нравилось лежать, чувствуя как руки матери, которую он не знал ранее, просеивают его длинные волосы сквозь пальцы. – Лимм – мудрый и непростой. Я робела от его взгляда. Немела, когда слышала его речи. Почему он выделил меня среди других – не понять.