— Гайлен, нам придется дождаться дриммов, — староста повинно опустил свою лысую голову, избегая смотреть женщине в глаза.

— Для чего? — смахивая злые слезы, спросила она. — Разве ты не знаешь, что старший сын Фризэль — капитан дриммов? Он будет выгораживать своего брата, а в итоге во всем обвинит мою дочь. А вы все будете молча стоять, смотреть и слушать его, потому что боитесь.

— Парни клянутся, что твоя дочь сама их позвала, и требуют разбирательства властей. Свидетелей нет. Что я могу сделать? — жалко оправдываясь, пробормотал Рубан.

— Я всего лишь прошу справедливости, — женщина еще крепче обняла свою дочь и горько расплакалась, понимая, что ни до нее, ни до ее несчастной девочки никому нет дела. Прав тот, на чьей стороне власть и сила.

Вайолет, задыхаясь, смотрела на людское равнодушие и просто не могла поверить, что селяне, минуту назад требующие воздаяния за преступление, сейчас молчали, виновато отводили взгляды и трусливо собирались убраться восвояси. Как же так? Что происходит с этим миром и людьми? Как они станут жить после такого со своей совестью? И есть ли она у них?

Затуманенный слезами взгляд девушки прошелся по сгорбленной Урсуле, которая, втянув голову в плечи, узко кривила губы. Сухие морщинистые руки старухи от ярости сжимались в кулаки, но вмешиваться она не собиралась — напротив, сверлила пронзительным взглядом взбешенных Доммэ и Кина, не позволяя вмешиваться и им.

— Пусть твой сын, Фризэль, поклянется Темной Матерью, — рокочущий голос Айта взорвал тишину, как раскат грома, и заставил всех повернуть головы в его сторону.

Урсула побледнела, прикрыла глаза и прошептала какое-то короткое ругательство.

— Пусть поклянется именем темной богини, что говорит правду, — настойчиво повторил Айт, оставаясь сидеть спиной к собравшимся селянам, лишенным возможности видеть его лицо.

Зато его видела Вайолет. Темные глаза одарина смотрели на нее в упор, и в их непроглядной мгле девушка читала сосредоточенное спокойствие, такое же подозрительное, как затишье перед бурей. Вайолет еще не понимала, что он задумал, но уже оценила поступок мужчины сердцем. Ему было не наплевать на чужую боль. Бездушному одарину было не все равно. И он единственный в этом помещении не побоялся об этом сказать.

— Да, — с надеждой во взгляде вскинулась Гайлен. — Пусть поклянется богами, что не врет. И тогда они покарают его гнилую душу.

— Что скажешь, Хиль? — выжидающе застыл староста.

Вайолет понятия не имела, какой силой обладает такая клятва, но, судя по всему, люди в ее действенность истово верили, и сейчас их пронзительные взгляды все, как один, были устремлены на сына хозяйки таверны.

— Да пожалуйста, — он покосился на мать и, заметив ее молчаливое одобрение, вновь начал наглеть. — Кем угодно могу поклясться — светлым богом и темной богиней, что Маленка сама ко мне пристала. Ну что, видите? Я цел. И гром небесный меня не поразил, и под землю я не провалился, — парень, кривляясь, раскинул руки, демонстрируя свою неуязвимость.

Медленно, как выплывающая из тумана темная глыба, Айт поднялся из-за стола.

Пытаясь остановить одарина, Урсула мгновенно схватила его за запястье, на что он легко покачал головой:

— Ты знаешь законы, одэйя. Это моя обязанность.

Пальцы волшебницы разжались, рука бессильно опустилась на стол и седые брови старухи хмуро сошлись на переносице.

— Что он собирается делать? — шепнул Доммэ, тревожно наблюдая за тем, как Айт спокойно приближается к толпе селян.

— А что может сделать с клятвопреступником темный судья и палач? Только казнить, — угрюмо пробурчала Урсула. — Вот и отдохнули. Собирайте быстро остатки еды в сумки. Ночлег отменяется.

Вайолет не обратила на слова Урсулы никакого внимания. Взгляд ее был прикован к Айту, которого от развязно ухмыляющегося сына Фризэль теперь отделяло всего несколько шагов.

Собравшийся люд наблюдал за приближением странного мужчины с недоверием и настороженным любопытством, явно недоумевая, зачем чужак полез в местные разборки. Сидел бы тихо в сторонке да ел свой хлеб. Чего со своими советами вмешался? Тем более что толку от них в итоге — никакого.

— Что? — вызывающе задрав подбородок и совершенно обнаглев от безнаказанности, молодчик смело посмотрел в лицо Айта. — Одной клятвы мало? Какую еще хочешь услышать?

Чужак, одетый в запыленную дорожную одежду, на вид казался Хилю обычным простолюдином, каких по Тэнэйбре в поисках лучшей жизни шлялись сотни, а потому не вызывал у него ни страха, ни робости, хоть и был выше на голову и на порядок шире в плечах. Да и что он может сделать?

— Темной Матери достаточно той, что ты уже произнес.

Низкий грудной голос Айта заставил хозяйку харчевни вздрогнуть, почуяв в нем угрозу своему драгоценному чаду. Глаза ее испуганно забегали по фигуре мужчины и наполовину скрытому капюшоном куртки лицу.