— И что за счастье в городе? — выслушав ее, скептично поджала губы женщина.

— Зря вы со своей заимки уехали. Там у вас хоть хозяйство свое да жилье было. А в городе, говорят, обычная булка целый крикс* стоит и комнатушки там сдают такие крошечные, что у меня нужник — и тот шире будет.

— Может, и зря… — состроив скорбную мину, прокряхтела Урсула. — Только на заимке на десяток верст в округе одно зверье да елки, не женить же мне сыновей на них. Да и дочку замуж выдать пора.

Окинув натянувшую на лицо капюшон Вайолет хозяйским взглядом, тетка мигом что-то прикинула у себя в голове и расплылась в медовой улыбке:

— И зачем вам за женихами и невестами в город идти? Их и тут полно. У нас оставайтесь. Я вашу дочь к себе на работу возьму, да и сыновьям место найдется.

— Не для того я их из одного захолустья вытянула, чтобы в другое привести, — осадила ушлую бабу Урсула. — Какие тут женихи с невестами? Одна чернь да голодранцы.

Женщина мигом поменялась в лице, никак не ожидая, что ее доходное место назовут захолустьем, а клиентов — голодранцами.

— За проживание и кормежку два медных эйбра, — грозно рявкнула она, — а ежели дорого, то ищите себе захолустье подешевле.

— Пушниной возьмете? — выложив на стол парочку шкурок убитых в дороге животных, спокойно поинтересовался Айт.

Шкурки стоили намного дороже, чем два медных эйбра, и хозяйка это прекрасно знала, а потому молча сгребла пушнину и старательно-вежливо выдавила из себя:

— Займете две комнаты наверху, сразу за лестницей. Ужин будет через полчаса. Воду из колодца натаскаете себе сами, а если желаете, чтобы служки мои принесли, то платите еще эйбр.

— Руки у моих сыновей откуда надо растут, — ехидно выступила одэйя. — Сами справятся.

Трактирщица, гордо задрав голову, ретировалась на кухню, а Урсула, возбужденно потирая ладошки, обвела довольным взглядом Вайолет, Айта и рохров.

— Ночлег есть, и наконец-то у нас будет нормальный ужин. Уточка… ароматная… с корочкой… хрустящей, — облизываясь, промурлыкала старуха.

Айт отчетливо-громко фыркнул и покачал головой:

— Начинаю понимать, почему ты спряталась за барьером. Там тебе никто не мешал предаваться чревоугодию.

Глаза старухи лукаво сузились, и, приманив к себе одарина пальцем, она тихо шепнула ему на ухо:

— Запомни, темный — еда, собеседник и мужчина (в плотском смысле этого слова) всегда должны доставлять удовольствие. Иначе в них нет никакого смысла.

— А ты точно светлая? — весело усмехнулся Айт.

— Светлее не бывает, — подмигнула ему волшебница.

Ужин, как и было обещано, подали через полчаса. Пироги с грибами, а также сочные, румяные куски утки, разложенные на запеченных клубнях рабуса* и политые смородиновым соусом, источали умопомрачительный аромат, остаться равнодушным к которому не смог даже темный одарин.

Мужчина поглощал пищу жадно и быстро, а смакующая каждый кусочек Урсула бросала на него многозначительные взгляды, будто каждым из них пыталась сказать: "Ну, кто ж так ест, олух?"

Поскольку интерес к их компании хозяйка заведения потеряла сразу после заносчивого выступления Урсулы, можно было тихонько переговариваться между собой, не опасаясь быть подслушанными или вовлеченными в ненужную болтовню и расспросы.

— Уйдем отсюда на заурнице*, — заявила одэйя, заговорщически обращаясь ко всем и ни к кому конкретно. — И любопытных глаз не будет, и никто в провожатые набиваться не станет. Лесом пойдем. К обестине* выйдем на медвежью гать, а до поудани* уже в Тарховой пустыни будем.

Айт поднял голову и искривил губы. Так вот куда спешила одэйя. Тархова пустынь была крайней точкой в острие северного луча звездообразно расположенных по всей Тэнэйбре цитаделей белого братства. В крепости было не меньше сотни светлых магов. Именно с их помощью первая одэйя рассчитывала переправить Фиалку в Облачный Дворец.

Собиралась ли она при этом дать Айту какой-то ответ — было неясным, и другого выхода, как следовать ее плану, у Первого стража Темных Врат не оставалось.

Тихую беседу и сонную обстановку внезапно нарушил нарастающий шум, слышимый с улицы. Метнув быстрый взгляд в окно, Урсула заметила толпу народа, которая явно направлялась в таверне, а потому приказала сидящим к входу лицом рохрам и Вайолет уткнуться носом в тарелки и не поднимать глаз, пока люд не разойдется.

Двери со скрипом и грохотом отворились, и шагнувший в помещение первым высоченный пузатый дядька басовито громыхнул:

— Фризэль. Выходи.

Из дверного проема, расположенного позади лоснящегося жирным блеском деревянного прилавка, возникла хозяйка заведения, неспешно вытирающая руки о чистый кусок полотна. Исподлобья глянув на разгневанных жителей селения, которые заполнили зал ее таверны, женщина отбросила на стойку тряпку, отнюдь не приветливо выдав:

— Чего надо?

— Где твой сын, Фризэль? — хмуро поинтересовался мужчина, толпа за его спиной слаженно загудела, но он простым поднятием руки мигом утихомирил недовольный ропот.