Императрица аккуратно, стараясь не причинить ему страданий, прошлась руками по голове, спустилась к шее, почувствовала, как его мышцы, сведенные от напряжения, постепенно становятся мягче, послушнее. Вот только складки на лбу не разгладились, наоборот, с каждой секундой император хмурился все сильнее. В какой-то момент он отстранился, встал, подошел к Арселии вплотную, резко развернул ее к свету, внимательно вглядываясь в ее глаза.

— Как ты можешь быть такой? — раздраженно спросил он. — Вечно прощающей, терпеливой, ласковой? Ты много лет находишься подле меня, видишь же, в какое чудовище я превращаюсь с годами? Ты умна, должна понимать, к чему все идет. Становится только хуже, и во мне все меньше человеческого. Неужели тебе не страшно?

Она мягко высвободилась из его захвата. Он хотел было удержать, но в какой-то момент разжал пальцы, отпустил.

— Страшно, — наконец сказала она. — Но кем я буду, если оставлю тебя одного против всего мира? — обращение, лишенное титула, царапнуло, но неожиданно смягчило его гнев. — Мне страшно представить, каково это: жить без любви, видеть во всех врагов, завистников, предателей. Не знаю, дает ли тебе что-то мое терпение и ласка, но хочу верить, что да.

— Жить без любви? Ты живешь точно так же.

— У меня есть Адиль, — возразила она. — И у меня есть ты. Какие бы сложные чувства, взаимные выгоды и обязанности нас не связывали, мы остаемся самыми близкими людьми.

— Когда-то ты сказала, что любишь меня только по велению долга. Разве что-то поменялось?

Арселия грустно вздохнула и слегка потянула мужа в сторону ложа. Забралась с ногами на покрывало, поманила за собой, приглашая сесть. Сабир усмехнулся и повиновался.

— Как всегда — честна до жестокости. Впрочем, я сам виноват. Скажи, сделал ли я хоть что-то, чтобы заслужить твою благосклонность? Молчишь? Не отвечай, молчание тоже говорит о многом. Но мне нравится, что ты не лжешь.

Арселия слегка нажала ему на плечи, он послушно лег, положив голову на ее колени, закрыл глаза. Сильные, нежные пальцы разгладили складки на лбу, нырнули в волосы, расчесывая темные пряди.

— Хотелось бы мне жить в спокойствии и мире… — тихо прошептал он скорее себе, чем ей.

— Ты можешь все бросить. Остановиться прямо сейчас. Отказаться от планов, которые терзают твое сердце.

Он горько усмехнулся.

— Меня уничтожат. Не враги, так союзники.

— Они не посмеют.

— Они уже тут, — он приложил пальцы ко лбу. — Я сам пустил их в свой разум, а теперь меня преследует их неумолчный шепот, смех, взгляды. Иногда мне кажется, что моими устами говорит кто-то иной. Даже сейчас они наблюдают за мной, слушают, что я рассказываю тебе, прожигают алыми глазами. Ждут, когда, наконец, можно будет забрать вожделенную добычу, пожрать силу, обещанную много лет назад. И осталось совсем недолго.

Ее руки замерли, Сабир почувствовал, как она напряглась.

— Думаешь, я безумец? Напротив, возможно, лишь теперь я начинаю мыслить здраво… Нельзя верить никому, запомни: ни людям, ни собственным желаниям. А ведь все, чего я хотел — это спокойствия. Я совершил ошибку единожды и вот — падаю в пропасть. Меня ненавидят все, даже сестра, а ведь когда-то нас с ней связывало очень многое. Смешно, но дети в императорской семье всегда одиноки. Я рос в постоянном страхе за свою жизнь, она — в страхе за свое будущее. Венец усложнил то, что было и так сложным, пути обратно нет.

— Верни ей сына, — тихо сказала Арселия. — Сердце Мейрам полно тоски и боли, расставание с ребенком — огромная рана на сердце матери, и нет наказания страшнее. Так ли она виновна перед тобой?

— Она предала меня.

— Она испугалась. И попыталась вырвать у судьбы крохи любви. Не всем из нас суждено найти свое место под звездами, а потому важен даже краткий миг счастья.

— А если я скажу, что это единственный способ защитить ее и ее сына, ты поверишь мне? Впрочем, не важно… В любом случае я не изменю своего решения. Саад останется в новой семье, и, если стихии будут благосклонны к нему, никогда не узнает о том, кем была его настоящая мать.

Сиятельный прикрыл глаза — боль отступала, вместо нее телом овладела слабость. Его отчаянно клонило в сон.

— Мне жаль, что вы оба мечетесь, как звери, запертые в клетке. Сами выковали толстые прутья и повесили на ворота тяжелый замок, — теплая рука Арселии накрыла его глаза, отсекая лишний свет.

— Нет смысла рассуждать теперь. Я должен пройти свой путь до конца. Освободиться от этой ноши. Иного выхода нет, — прошептал сиятельный и сжал ее руку. — Пожалуйста, побудь со мной еще немного. Позволь хотя бы представить, каково это: жить в покое…

***

Он все-таки уснул. Постепенно лицо его смягчилось, дыхание стало ровным и глубоким, руки расслабились, и Арселия аккуратно высвободила онемевшие пальцы. Тихо поднялась, двигаясь так плавно, что даже украшения на ней не издали ни одного лишнего звука. Длинные, многослойные, отделанные богатой золотой вышивкой юбки она подобрала, чтобы ткань не шуршала. Сабир тяжело вздохнул, напрягся всем телом, но все же не проснулся.

Императрица, стараясь ступать по ковру совершенно неслышно, тихонько направилась к двери. Однако вдруг остановилась и бросила быстрый взгляд на рабочий стол супруга, заваленный бумагами. Минуту поколебавшись, она сделала шаг в сторону. И замерла.