Когда у Сомова подошел срок сдавать дипломную работу, он не придумал ничего лучше, чем просто взять свои часы и представить их членам комиссии. Ну а чтобы меньше придирались, каждый преподаватель из комиссии получил в подарок экземпляр этих электронных часов в золотом исполнении, а самой академии было презентовано огромное стеклянное табло с диагональю под два метра. Это были очень дорогие настенные часы, так как их размер требовал повышенного расхода энергии и работали они непрерывно. Однако, даже на такие модели впоследствии нашлись покупатели и особенно ими заинтересовались железнодорожные вокзалы, коих в стране насчитывалось немало.

В академии прозвенел звонок, возвещающий об окончании занятий, а вслед за ним из аудитории практической магии грянул хор голосов, затянувший студенческий гимн. Вскоре показались и сами поющие студенты. Добрая половина первокурсников шла со светящимися печатями на лбу, которые они стыдливо прикрывали челками. Виктор улыбнулся, а потом перевел взгляд на скелет велоцираптора, выставленного в том месте, где когда-то висел череп трицератопса. Авику Лакису пришлось немало потрудиться, чтобы убедить ученых мужей в своей правоте и буквально по крупицам собрать скелет этого двуногого динозавра. И хотя гипса в скелете было в десять раз больше, чем настоящих окаменевших костей, работа лекаря была не просто принята, но даже выставлена на всеобщее обозрение в холле академии. Впрочем, основные исследования Лакиса об изменчивости животных, растений и происхождении новых видов в борьбе за жизнь, все еще не были озвучены. Слишком шокирующие выводы следовали из этой теории, чтобы предъявлять ее широкой публике. Да что там публика, эти выводы пугали и самого Авика.

Сомов нашел приятеля, как и предполагалось, в музее академии. Лекарь стоял, раскачиваясь на носках перед чучелом шимпанзе, и задумчиво смотрел в его стеклянные глаза. Он рассеяно поздоровался с Виктором и вяло сообщил:

– Мы произвели вскрытие нескольких обезьян и провели сравнительный анализ с телом человека. Практически никаких отличий. У нас даже кровь совпадает по всем параметрам настолько, что ее можно смело использовать для переливания.

– Кто бы мог подумать? – фальшиво удивился Виктор.

– Смеешься? А мне вот совсем не смешно. Ты хоть понимаешь, что из этого следует? Впрочем, что я говорю, конечно ты все понимаешь, – лекарь тоскливо вздохнул, – Ведь все, абсолютно все указывает на то, что мы близкородственные виды. И люди, и приматы явно произошли от какого-то общего предка. И, судя по всему, он тоже был обезьяной. Послушай, Вик, неужели это правда?

– Нет.

– Нет?! – Лакис вынырнул из своей апатии и с удивлением взглянул на Сомова.

И было в этом взгляде нечто такое, что Виктору на мгновение стало жаль приятеля также, как, наверное, Сократу было жаль Платона.

– Человек не произошел от обезьяны, – медленно сказал Сомов, а после того как в глазах Авика забрезжила надежда, злорадно добавил: – Человек и есть один из видов обезьян.

Лакис сокрушенно опустил голову.

– Да я в этом нисколько не сомневаюсь, – уныло признался он, – Но на эту тему я только с тобой и могу поговорить. А представь, как к такому заявлению отнесется общество и особенно церковь, – он тяжело вздохнул и продолжил уже более твердо и решительно: – Я вижу только один выход – нам нужно кардинально менять общество и отделять церковь от государства.

– Вот поэтому ты и поплывешь в Америку с заходом на Галапагосские острова, господин корабельный маг.

– Спасибо, принц, за протекцию в этом назначении, – с фиглярством поклонился Лакис, – Однако позвольте спросить, убрать меня из страны на несколько лет это была ваша идея или вам подсказал ее Инквизитор?

– Не язви. Уверен, что ты используешь это время с умом и к тому же на островах найдешь неопровержимые доказательства своей теории. Ты еще поблагодаришь меня за эту стажировку. Заодно и денег получишь от адмиралтейства. С твоим талантом лекаря ты бы давно мог купаться в золоте, а вместо этого ходишь вон в стоптанных башмаках.

Лакис приподнял ногу и посмотрел на подошву с кривым наполовину изношенным каблуком.

– Эту обувь вполне еще можно носить, – невозмутимо заявил он, – У многих моих единомышленников и такой даже нет. Настоящий революционер не должен иметь ни собственности, ни своих интересов, ни имени, а жить и действовать только для счастья и освобождения простого народа.

– Ни имени? Как твоя подпольная кличка, товарищ?

– Перестань, Вик. Я же знаю, что в душе ты близок к нашим идеалам. Только не понимаю, почему не хочешь познакомиться с моими друзьями и зачем отрываешь меня от них, отправляя в долгое плавание.

– Так надо. А твои инсургенты обойдутся пока без тебя. Не сложилась еще революционная ситуация в Останде.

– Такими темпами она вообще когда-нибудь сложится? – скептически скривился Авик.

– Обязательно сложится, – серьезно ответил ему Сомов, – Если говорить о теории развития общества, то здесь я во многом с тобой согласен. Промышленная революция идет полным ходом, а значит будут и социальные последствия, вытекающие из этого процесса. Они уже есть. Но намеренно ситуацию лучше не раскачивать, а то ты уже и молодого графа Карта своими идеями заразил. Не то чтобы я против, но я веду с Итрисом и его отцом очень крупные дела, которым сейчас не следует мешать.