– Да, панов будем бить, - улыбнулся Алеша.

– Вот видите?
– Петр Павлович протянул возмущенную руку.
– Это говорит офицер, георгиевский кавалер, герой. А что скажет мужик?

– В самом деле будете панов бить?
– заинтересованно спросил Васюня и направил на Алешу свои маленькие глазки.

– А как же?
– ответил Алеша с прежней улыбкой.

– Для чего?
– спросил серьезно Петр Павлович.

– Сначала для удовольствия, потом для дела.

– Ну, и что?

– Хорошие дела готовятся. Подождите несколько месяцев.

– Удирать нужно?

– Вам зачем удирать?

– Меня тоже могут за пана посчитать.

– Ну, какой вы пан? Вы - доктор, человек трудящийся.

– Бить панов это всегда значило бить и культуру.

– Положим, далеко не всегда.

– Вы сейчас же закричите: буржуазная культура! Вы большевик? Ваш Ленин уже в Петрограде? Да?

– Я пока что инвалид, Петр Павлович стоял посреди комнаты и сыпал возмущенными вопросами, острыми взглядами и плюющимися мокрыми словами. Нина Петровна сидела у самовара, заботливо опускала и подымала глаза над

– Довольно вам кричать. Чего вы напали на больного человека! Идите сюда, Алеша, бедненький. Я вам поближе к себе и приблизила к нему милое, мягкое и нежное свое лицо. Васюня и Петр Павлович о чем-то снова оглушительно заспорили.

– Расскажите, что-нибудь, Алешенька, - сказала Нина.

Алеша поднял на нее большие глаза:

– Что же расскаpать, Нина Петровна?

– Расскажите что-нибудь счастливое.

– Не знаю, Нина Петровна, с чего начать.

– Тогда я вам расскажу. Только никому не говорите.

Она наклонилась к нему, и по Алешиной щеке загуляли кончики ее нежных золотистых волос:

– Алеша, только никому не рассказывайте. Я не люблю этого поповича. И не пойду за него замуж. Я хотела идти в сестры милосердия, а он написал: не нужно. Он - попович, понимаете, у него и душа поповская, расчетливая.

– Где он сейчас?

– Он получил все, что полагается. Где-то при индендантстве. Получил капитанский чин. Но он не военный. Он только делает вид, что военный. Он попович. И его солдаты убьют, обязательно убьют. Он попович, а хочет быть барином.

– Нина, почему вы мне об этом говорите?

– Мне больше некому сказать. А кроме того, еще есть одна важная причина. Я даже хотела идти к вам в госпиталь, а потом стало стыдно. А теперь уже не стыдно.

Нина петровна все это говорила спокойно, ничего не изменилось в ее лице, даже улыбка осталась та же: нежная.

– А вы написали ему, что не любите его?

– Я еще не написала. Все папу как-то жалко. Это его мечта. Хотя теперь это уже не модно.

– Что не модно?

– А вот за поповича выходить.

– Пожалуй, что и не модно.

– А вы будете архитектором, Алеша?

– Вероятно.

– А за архитектора выходить модно?

Алеша, улыбаясь, присмотрелся к ее лукавому взгляду:

– В общем, это ничего.

– Я пошутила, Алеша.

– Я понимаю.

– Вы скажите: что мне делать? Я страшно хочу что-нибудь хорошее делать. Разве в учительницы пойти? Как вы думаете?

– Нет, в учительницы не нужно.

– Почему?

– У вас не выйдет.

– Это верно, что не выйдет. Все равно замуж кто-нибудь возьмет. Вот еще горе. Отчего я такая женственная, скажите?

– Разве это плохо?

– Да. Мне не нравится. От поповича откажусь, кто-нибудь другой явится. Интересно все-таки, кто меня возьмет замуж. А теперь такое интересное время начинается.

– Вы думаете, что интересное?

– Голубчик мой, так видно же! Вы не думайте, что я такая пустая или такая, как Борис. Я хочу что-нибудь делать. Наверное, пойду в учительницы. Скажите, Алеша, почему это так глупо: как женщина, так и в учительницы. А если я не хочу никого учить?

Алеша не ответил. Она еще немного подумала над своим тяжелым положением, потом встряхнула хорошенькой головкой и сказала капризно:

– Васюня, что же это такое! Почему никто чаю не просит?

22

И сейчас возвращался Алеша таким же поздним вечером, и сейчас было так же тревожно вокруг, как и в тот вечер. Теперь на Алеше тоже были оба сапога, но ему еще не разрешали становиться на больную ногу. Впрочем, он привык к костылям, привык поджимать больную ногу, ему даже не хотелось расставаться с ними. Он решил дойти до главной улицы и там взять извозчика.

Алеша не спеша переставлял костыли, чтобы не попасть в ямку на тротуаре. На темной улице, освещенной очень редкими фонарями, почти никого не было. Встречалась изредка парочка, привлеченная на улицу первыми днями весны, да изредка пробегал одинокий человек и испуганно бросался в сторону, обходя его костыли. Алеша вдруг почувствовал особый уют в своем неспешном одиноком движении.