— Приятно познакомиться, — кивает он.

— Взаимно, — стараясь оставаться приветливым, отзываюсь сам.

Мой взгляд обращается к девушке, и я как никогда не желаю услышать, кем он ей приходится. Но, вероятно, забегаю вперёд и хочу нереального. Эмма не отчитывается, явно не собирается, да и не должна. Тогда мой поезд из смешанных и непонятных чувств срывается с места.

— А Сара? — начинаю я, желая, чтобы он знал о нашей дочери и о том, что это моя дочь.

— Она с Сидни.

Краем глаза улавливаю, что парень остаётся спокойным. Он не удивлён, и это говорит о том, что он знает о ней.

— Я могу зайти вечером и увидеть её?

— Да, конечно, я предупрежу Сидни.

— А ты?

— Меня не будет вечером, — говорит Эмма, заправив локон карамельных волос за ухо.

— Работа? — с надеждой в голосе, интересуюсь я. И как же я хочу услышать положительный ответ.

Конечно, моё желание со свистом пролетает мимо.

— Нет.

— Ты не можешь остаться дома? — я не понимаю, о чём прошу и зачем это делаю.

— Билеты уже куплены, их и так было тяжело выкупить.

У меня начинает сосать под ложечкой.

— Хочешь уехать?

— Нет, сегодня конференция Мэри Швейцер, мы давно хотели её посетить.

Ещё один неприятный звоночек.

— Мы?

— Я и Роб, — словно от меня сыпятся глупые вопросы, медленно подтверждает Эмма.

Она и Роб. Сейчас. Вечером. Отлично. Я и клюшка. Через час. Отлично.

Я переглядываюсь между ними.

— Ты вернёшься поздно?

— Конференция до девяти, наверно, ближе к десяти.

— Они подают отвратительные перекусы, — с улыбкой, вступает парень. — Мы можем хотя бы где-нибудь перекусить? Иначе у меня мозги высохнут.

Или вылетят. Оставляю это выражение при себе.

Эмма немного улыбается, смотря на него.

— Конечно, — соглашается она. — Сара в девять уже будет спать, если я приду в начале одиннадцатого, ничего не произойдёт.

Отлично. Зашибись. Круто. Она и Роб ужинают.

— Что-нибудь купить? — стараясь оставаться как никогда равнодушным, интересуюсь я. Как бы не хотел, я вижу в её глазах умиротворение и, возможно, счастье, которые не имею право нарушать.

— Нет, — благодарно улыбается Эмма. — Ты неделю назад принёс кучу всего, хватит на ближайший месяц.

— А тебе? — ни с того, ни с сего, выпаливаю я.

Эмма смотрит на меня с замешательством, а вот её собеседник-друг-ухажёр-коллега и ещё хрен знает кто с улыбкой.

— Рад, что ты заботишься об этой малышке, — он продолжает вежливо улыбаться, и кажется, что если бы стоял рядом, мог похлопать меня по плечу, как давний товарищ. — Ты хороший отец.

Комплимент от него вовсе не заставляет меня расплыться и заулыбаться подобно придурку. Я выдавливаю слабую улыбку настолько естественную, насколько позволяет мимика. Не понимаю, почему прицепился именно к нему. Хотя. Нет. Я прекрасно понимаю. Это эгоистичное желание, чтобы она всегда принадлежала только мне, что априори невозможно.

— Она уже начала сама переворачиваться? — интересуется он, обращаясь к Эмме, из-за чего моя бровь вопросительно выгибается следом. — Я могу попробовать ещё раз.

Поперёк горла застревает ком. Он возится с моей дочерью? Он называет её малышкой? Он ходит на мнимые конференции и ужины с моей девушкой? Ладно, может быть не с моей. Уже как год не с моей, но это ничего не меняет. Он крутится рядом с ними и, по всей вероятности, решил вписать себя в свидетельство о рождении в графу отца. Как никогда круто.

Слышу своё имя и фамилию, которые выкрикивает бариста, и мне приходится вернуться к барной стойке, чтобы забрать заказ. Я делаю это с особым нежеланием, потому что Эмма и Роб заводят разговор, обсуждая нашу дочь так, словно отцом является он. У меня режет горло и сжимается сердце, как никогда раньше.

Быстро забираю стакан и возвращаюсь к столику, где идёт оживленная беседа. Но когда я подхожу, а они обращают взгляды ко мне, чувствую себя неловко и не к месту.

— Я… рад был тебя видеть, — что я несу, вашу мать.

— Взаимно, — немного улыбается Эмма, и мне становится невыносимо больно видеть её улыбку.

Я явно не в себе, когда поднимаю стакан и спрашиваю у неё:

— Допишешь, что хотела написать?

Она на секунду поджимает губы и отрицательно качает головой.

— Я уже не помню, Эйден, — говорит девушка, её слова похожи на ножи.

— Если вспомнишь, я принесу стаканчик.

Эмма согласно кивает, и я понимаю, что должен идти, но ноги отказываются.

— У тебя есть планы в четверг?