– Да? – задрав голову, подняла на меня глаза девушка. – А у меня вот с ним сложные отношения. – Помню, раньше любила там попеть. А потом, после очередного Скачка – почему-то чуть ли не возненавидела. Но я же помню, как было до этого! А чувства – это не знания. Противоположным, даже по поводу такого пустяка – а может быть, как раз по поводу пустяка – очень сложно ужиться друг с другом. Вот и разрываюсь теперь на части – и смех, и грех… Ты вообще есть хочешь? – внезапно сменила она тему.

– Да нет, наверное, – покачал головой я. Так-то с утра во рту у меня маковой росинки не было, но, на удивление, голода я и в самом деле пока не ощущал.

– Я тоже не удержалась, дома перекусила, – поняв по-своему, сообщила Полина. – Тогда пройдем дальше? – указала она на выход из зала.

– Как скажешь, – кивнул я.

Следующее помещение, не менее просторное, но более светлое, оказалось заставлено мягкими даже с виду кожаными диванчиками и креслами, сгруппированными вокруг журнальных столиков и образующими своими широкими спинками как бы изолированные комнатки. Народу здесь было поменьше, чем в «ресторане» – может, человек двадцать пять. В основном – люди значительно старше нас с Полиной – лет по тридцать-сорок-пятьдесят, ну и так далее (один из самых пожилых, кстати, подозрительно напомнил мне российского министра иностранных дел, которого я недавно видел по телевизору, а молодящаяся дама, с которой он беседовал – известную, но «вышедшую в тираж» певицу). Впрочем, присутствовала и группка подростков – две девчушки в одинаковых клетчатых юбочках и синих пиджачках и трое пацанов в темных брюках и жилетках – тоже явно сшитых по единому образцу.

– Ребята из орденского Интерната, – проследив за моим взглядом, шепнула Полина. – Там многие наши учатся – даже те, у кого «в миру» живы родители – официально это обычная, просто очень престижная школа. Ну и дети Столпов – почти все. Я тоже его закончила, хотя… – она слегка замялась, но почти тут же продолжила. – Хотя, честно говоря, мне там и не очень нравилось – но отец так решил.

– А твоя мама не из Ордена? – спросил зачем-то я.

– Мама умерла, когда я совсем маленькая была, – ответила девушка. – Я ее не помню почти…

– Извини, – смутился я.

– Ничего, это жизнь…

В неловком молчании мы пересекли зал и вышли в следующий. Это оказался тот самый боулинг, о котором моя спутница уже упоминала. Все восемь дорожек были и в самом деле заняты – на двух играли мелкие из Интерната, на пяти – компании «от тридцати». А вот на последней, крайней справа – приблизительно наши с Полиной ровесники – три девушки, среди которых я узнал секретаря Гроссмейстера Танюшу, и парень – худощавый блондин по имени Петруха, его я тоже мельком видел в приемной Анатолия Сергеевича в день своего первого появления в штаб-квартире.

Заметив нас на входе, одна из девушек-игроков – высокая фигуристая брюнетка – отложила шар, который перед этим задумчиво взвешивала в руке, и воскликнула едва ли не на весь зал:

– О, а вот и Линка! Уже с кавалером!

– Привет, Полинет! – обернувшись, улыбнулся моей спутнице Петруха. – А ты, как я понимаю, тот самый Игорь Одинцов? – перевел он затем взгляд на меня.

– Не знаю, тот самый или не тот, но Игорь Одинцов, – кивнул я, невольно внутренне подобравшись.

– Я – Петр, можно – Петруха, – шагнув ко мне и протянув руку, назвал парень уже слышанное мной имя. – Это Света, – указал он затем на брюнетку, заметившую нас первой. – Это – Зуля, – представил другую девушку, обладательницу азиатских черт лица и длинных, окрашенных в фиолетовый цвет волос – издали мне даже показалось поначалу, что это обман зрения из-за причудливой игры света. – Ну и Танюша, – дошла очередь до секретаря Гроссмейстера.

– Играть будете? – живо осведомилась тут же брюнетка Света – почему-то не у Полины, а у меня. – Мы как раз закончили партию, без проблем можем вас вписать.

– Ага, присоединяйтесь, – подошла к нам Зуля. – А то Петрухе уже некому рассказывать, как он Емельяна Пугачева победил – все по пять раз послушали. Правда, там все время новые подробности всплывают, но то такое…

– Ничего и не по пять! – буркнул парень в несколько показном возмущении. – По три максимум. И да, вспомнил важные детали, пришлось повторить!.. А что касается игры – и в самом деле, присоединяйтесь – в отличие от Светиного, его предложение явно адресовалось в первую очередь Полине.

Та вопросительно посмотрела на меня, но прежде, чем я успел что-то ответить, внезапно перевела взгляд куда-то мне за спину. Я обернулся: на стене позади меня загорелся широкий экран, с которого на нас смотрели двое. Первый – мужчина лет тридцати, невысокий, в старинном военном мундире – узком светло-зеленом кафтане с аксельбантом из плетеного шнура на правом плече. У охваченного широким серебристым шарфом пояса – шпага с вызолоченным эфесом. В руке – широченная шляпа-треуголка, голова с щедро напудренными завитыми волосами, соответственно, непокрыта.

Второй – ровесник первого, но обликом, пожалуй, полная оному противоположность: огромный, косматый, бородатый, в выцветшем потрепанном зипуне, из-за кушака которого грозно торчали рукояти пары пистолетов. Он что-то говорил «в камеру», но звуком изображение не сопровождалось.

– О, Витек, – воскликнул Петруха, также посмотрев на экран. – Справа, офицер – это Витя Панкратов, – пояснил он – как видно, персонально для меня. – Мы с ним вместе на прошлой миссии были – ну, в Пугачевщину. А слева – Горилла. Горислав Шлеин, в смысле.