Шрифт:
– Сколько от деревни до Курмача на телеге?
– Если через мост, то дня три, через переправу чуть дольше.
– Ладно, – доел мясо, отодвинул тарелку и поднялся с лавки, – пошли покажешь, где остановился.
Папа молча поднялся. А он высокий, надеюсь, в него пойду. Мы вышли, уже стемнело. Он повёл меня по пустынной базарной улице, пару раз свернул на перекрёстках и нырнул в тёмный переулок, в конце которого над дверью горел фонарь. Отец нашёл, где остановиться, злачное местечко. Перед дверью стоял бугай, вышибала, что ли.
– Здесь, – сказал папа.
– Забирай вещи, я тут подожду.
– Но…
– Давай быстрее, – скривился я.
Он помолчал, пару секунд пристально смотрел мне в глаза и зашёл внутрь. Бугай безучастно стоял в сторонке. Я прислонился к стенке напротив двери и принялся ждать. Из здания вывалилась пьяная компашка и уставилась на меня. Один из них порывался подойти ко мне, но ещё двое, покосившись на бугая, зашикали и утащили его по переулку в темноту. Что хотел, не понятно.
– Малец, ты бы шёл отсюда, пока цел, – прогудел мужик.
– Отца дождусь и сразу.
Амбал безразлично пожал плечами. Через пару минут вышел папа с вещами, всего пара тощих сумок через плечо. Я молча развернулся и потопал из этой подворотни. Возле самого выхода стояла недавняя троица. Ну никак тихо и мирно ночью по городу не пройти. Ощущение, что в лесу безопаснее. Приближаясь к выходу, не оборачиваясь, сказал родителю:
– Ничего не делай, я сам.
Поравнялся с мужиком, который пытался ко мне подойти возле двери. Он преградил мне путь и положил руку на плечо:
– Пошли со мной, ты мне понравился.
Офигеть. Я резко ударил его открытой ладонью по левому уху. Левой рукой схватил его запястье, которое меня держало за одежду. Правой продолжил движение ударом локтя сверху по его руке. Вывернул её в правую сторону, заведя свою руку ему под мышку, пальцами сдавил горло. Левая отпустила его кисть и упёрлась в правое ухо, растянув и зафиксировав дурачка. Получилось, я вывернул его правую руку в локте и в любой момент мог сломать, плюс держал его горло. Мне было не очень удобно из-за его роста, и я ударил стопой в его колено, чтоб он опустился, подогнув ноги.
Мужик с вывернутой в сторону рукой и пережатым горлом мог только шипеть. Его дружки выхватили короткие мечи, но топтались на месте. Чмо в моих руках начало обмякать, я немножко ослабил пальцы, ещё не хватало его придушить.
– Оставили оружие у стеночки и ушли, иначе все тут ляжете, – видя, что эффекта нет, надавил на вывернутую руку, мужик засипел от боли. – Быстро.
Эти идиоты закивали и прислонили оружие к стенке, стали, оглядываясь, удаляться по улице. Я посмотрел на жертву моего произвола, ослабил хватку на горло.
– Ты кто?
– Тебе не жить, молокосос, – прошипел мужик.
– Ты дурак? Не отвечай, мне неинтересно, – я отпустил горло и положил большой палец на его нижнее веко, надавил. Это очень больно, когда глаз выдавливают, он завыл на всю улицу. Ослабил нажим.
– Надеюсь, ты всё понял? Если мы ещё раз пересечёмся, ты будешь умирать очень неприятно.
– Я всё понял, – прохрипел он.
– Надеюсь, – сказал и немного придушил мужика, чтоб он потерял сознание.
В его кармане нашёлся кошелёк, пригодится. Подхватил оружие и вышел из подворотни. Сзади слышались шаги отца. Я потопал к трактиру, где встретил родителя, по пути выбросив мечи извращенцев.
Пока шли, думал, что мой отец странный. Уехал, бросил семью в сложной ситуации. Что людям в голову стукнет? Ещё сожгут дом в жертву лешему. Эти тёмные идиоты на всё способны. Первоначальный план у меня был поехать к родственникам в деревню под Курмачом. Там купить дом или заказать строительство, нанять мужиков с телегами и перевезти семью. После раздумий начал сомневаться. В трактире снял комнату, обошлась в полтора золотых. Хорошо, что у извращенца в кошельке оказалось целых восемь, не успел всё спустить. Когда мы поднялись в номер, я сказал:
– Итак, ты уверен, что семье ничего не угрожает? Наши любимые деревенские соседи не учудят чего-то плохого, если люди продолжат пропадать?
Отец был мрачный и задумчивый.
– Уверен, – буркнул он, внимательно меня разглядывая.
– Ну смотри. Завтра мы выезжаем в деревню к родственникам, осматриваемся, разговариваем. Ты ночуешь здесь, а я у себя. Утром, часов в семь, внизу.
– Ты не мой сын.
– А кто?
– Я не знаю, но Эван так не умел.
– Слушай, папаша, когда твою душу начнёт жрать леший, вытягивая по частичке, я посмотрю, кем станешь ты. А теперь закрой рот и слушай, что тебе говорят, если хочешь спасти оставшихся детей. Если нет, вали откуда пришёл.