«Где обитают все те тени?»

«Это просто картинки на стене, — заверила я себя, — точно так же, как и эти корчащиеся завитки были просто дымом и тенями. Они не смогут проникнуть в меня, если я продолжу слушать колокола». Я высоко подняла фонарь и сосредоточилась на звуке звона колоколов, лившемся из репетира. «Сумерки» сжались и объединились вокруг стола, перебирая страницы, словно листали их в поисках чего-то…

Перевернулась страница, и потом и ещё одна, и ещё одна, создав звук подобный тому, как сухая листва шуршит по могильным плитам…

«По могиле твоей матери. Хочешь узнать её секреты. Разве ты не хотела узнать, кто был твой отец? Смотри!»

Несмотря на свою решимость не слушать «сумерки», я не смогла устоять. Я подошла к учётному журналу и подняла фонарь, желая посмотреть на страницу. Сначала я не поняла на что смотрю. Это была запутанная схема, сродни осьминогу с сотнями щупалец — двигавшихся усиков. «Сумерки» закишели по странице, окружив имя внизу. Эвангелина Холл. Имя моей матери. Что оно делало в схеме сэра Малмсбери? Сэр Малмсбери исчез двадцать лет назад. Мать была лишь пятнадцатилетней девушкой, моложе, чем я сейчас. Я пальцем ткнула в её имя и провела линию наверх, туда, где были обозначены имена моих дедушки с бабушкой: Трокмортон Холл и Гекатия ван Рис. Рядом с именами моей бабушки и моей мамы были нарисованы миниатюрные колокола, обведённые в круг — символ колокольного ребёнка. Сэр Малмсбери провёл линию от одного колокола к другому. Проследив вверх по этой линии, я увидела, что она соединяется с отмеченными кругом колоколами от поколения к поколению. Это было фамильное дерево — моей семьи. Запись на краю гласила «Зародышевая плазма колокольного ребёнка передается по материнской линии, но может быть усилена путем скрещивания с мужчинами-потомками колокольных детей».

Путём скрещивания? Желчь поднялась к моему горлу. Сэр Малмсбери говорил о моей семье, словно мы были рогатым скотом. Он изучал мою семью — и другие семьи, я увидела это на других разветвлённых диаграммах на странице — точно также как он изучал сияющих спрайтов, чтобы понять, как мы могли унаследовать способность слышать внутренний звон и использовать дар колокольного ребёнка. На схеме я увидела имена других семей — Шарп, Дрисколл, Монморанси… Он пытался установить какая семья производит больше колокольных детей. Несколько детей в линиях Шарпов, но здесь также было несколько символов в виде полумесяцев. Я рассмотрела страницу на условные обозначения символов и нашла в самом низу небольшую табличку. «Полумесяц, — прочитала я, — обозначает склонность к невменяемости».

Ощутив острую боль, я увидела, что полумесяц был нарисован рядом с именем моей матери. Я чиркнула ногтём по нему, пожелав вычеркнуть его, но когда я сделала это, я счесала узкую полоску бумаги, которая была вклеена у имени моей мамы — и соединяла имя моей мамы с дефисом, также как имена мужей были соединены с их именами их жён. Под полоской было имя моего отца! Но почему оно было скрыто?

«Потому что имя твоего отца было высечено из журналов».

Возможно по той причине, что они не были женаты (я не видела строчной буквы «б», которая обозначала брак), но меня это не заботило. Я до сих пор хотела увидеть…

Имя было написано совершенно чёрными чернилами, темнее, чем другие надписи на странице, как будто сэр Малмсбери нажал на перо сильнее — или может быть, оно казалось темнее, потому что весь мир, окружавший это имя, стал туманным при сопоставлении. Имя, написанное там, где должно было быть указано имя моего отца, было Юдикус ван Друд.

— Нет! — произнесла я вслух, ногтями впившись в страницу. — Этот монстр не мой отец!

Я повнимательней присмотрелась к графе. Даты замужества не было. Сэр Малмсбери исчез, когда моей маме было всего лишь пятнадцать, за три года до того, как она вышла бы замуж. Запись была сделана по причине помолвки — от этой мысли у меня всё равно замутило желудок — или потому что сэр Малмсбери считал, что они должны пожениться.

«Да, должно быть так». Я снова внимательно рассмотрела схему и поняла. Сэр Малмсбери вычислил, как произвести колокольного ребёнка путём скрещивания, и он задумал спарить Юдикуса ван Друда с моей матерью. Это не означало, что они когда-либо состояли в браке.

Но я родилась колокольным ребёнком.

Совпадение?

Или моя мама влюбилась в кого-то ещё с проявлением колоколов в роду?

Ответ на то, кто это, мог лежать в этой схеме.

Я вырвала страницу из журнала. Звук разрываемой бумаги развеял «сумерки». Репетир бешено звонил, словно он усилился, взволновавшись из-за моего открытия, точно так же как и я. Я запихнула страницу в карман, заглушив звук репитера. Подняв вверх фонарь, я широким шагом вышла из кабинета, разгоняя перед собой «сумерки». Они спасались бегством… или, возможно, показывали мне путь. Я достаточно легко нашла проход к комнате канделбеллума. У двери в комнату я засомневалась. Я ухом прижалась к двери и прислушалась, но внутри не было никаких звуков. «Это всего лишь комната с колоколами». Дейм Бекуит предостерегала от входа в помещение в одиночестве — те, кто сделал это, выходили оттуда безумцами — вторили её слова у меня в голове. Но это был единственный выход.

Я повернула ручку и вошла в тёмную комнату, держа прямо перед собой фонарь, свет которого отбрасывал тени канделбеллума на стену и явил дверь на другой стороне комнаты. Я опустила фонарь, невзлюбив отбрасываемые им по стенам тени, и медленно пошла по мощённому камнем полу, стараясь не натолкнуться на стулья и стол, с трудом отважившись дышать. На полпути через комнату, я рукой задела юбку, и страница, вырванная из журнала сэра Малмсбери, захрустела.

Хрустальный колокол задрожал в ответ. Я замерла и отвела трясущуюся руку от юбки. Бумага захрустела в ответ ещё громче, как будто воспламенилась. Колокола в канделбеллуме зазвенели, словно огласили предупреждение. Я ахнула — и мой вдох колыхнул тонкие медные кольца, приведя их в движение. Колокола начали играть мелодию, которая отличалась от той, что они играли, когда Дейм Бекуит ударила в них.

Канделбеллум воспроизводил иную историю, в зависимости от того в какой колокол ударили первым. В какой колокол ударила я? Какую историю он расскажет?

«Ты не должна смотреть», — сказала я сама себе. Я была всего в нескольких футах от двери. Я могла добраться до неё с закрытыми глазами. Я не должна была слушать колокола, игравшие мотив, который звучал как песня, которую моя мама обычно пела мне на ночь…

Мог ли канделбеллум рассказывать мне историю моей мамы? Но как? Он был создан за сотни лет до её рождения.