Потому что канделбеллум содержал части, из которых складывались все истории. Всё что и нужно было сделать, так это переставить части, и он мог рассказать любую из когда-либо произошедших историй и любую историю, что когда-либо произойдёт. Он знал историю моей мамы.

Я подняла фонарь так быстро, что огонь задрожал. На миг моё сердце замерло, и я подумала, что он потухнет, оставив меня в одиночестве в темноте, но вместо этого пламя запульсировало и поднялось, взорвав стеклянную гильзу фонаря. Я бросила фонарь, и он с треском упал на стол. Огонь растекся по дереву, как и раньше, пламя растекалось по окнам фабрики «Трайангл» и заливало проверочные столы, изголодавшись по топливу. Огонь взвился вверх и зажёг всё разом.

Кольца задвигались быстрее, колокола отбивали мамину песню, а тени перескакивали по стенам и потолку. Молодой мужчина и женщина. Это могла бы быть Меропа и принц, но нет. Это была юная девушка из Блитвуда, звонившая в колокола, учившаяся стрелять из лука, запускавшая ястребов, читавшая книгу в библиотеке. В библиотеке с ней был молодой человек. Он показался знакомым, но как только я посчитала, что узнала его, его лицо слилось с тенями, вкрадываясь и выскальзывая из темноты. Я увидела его, идущим с этой девушкой, дающим ей книгу, и затем письмо… но она возвращает письмо и книгу. Я увидела её, уходящей от него, и затем сбегающей в лес, где крупное крылатое создание устремилось вниз и остановило мужчину от преследования её. Когда мужчина отвернулся, тени взвились вокруг него, обвив его ноги, отрастив крылья и схватившись за его рукава, его волосы, его кожу. Я увидела его, удалившимся в свою библиотеку, к его книге, обложив себя своими книгами. Я увидела другую женщину, пытавшуюся оттянуть его от книг, читая через его плечо с встревоженным лицом, но между ней и молодым человеком стояла стена теней. Я увидела его, спускавшимся в подземелье и идущим к канделбеллуму, где он наблюдал за кружившими круг за кругом тенями. Среди этих теней я смогла разглядеть лицо девушки и крылья. Тени сгустились, света стало всё меньше и меньше, чтобы рассмотреть образы. Они поглощали свет, точно также как поглощали душу молодого человека. Они наполняли его, проникая внутрь через его глаза, пока он наблюдал за тенями; сквозь его уши, пока он слушал колокола; его рот, когда он выдохнул имя возлюбленной.

Эвангелина!

Колокола воспроизвели имя моей матери, и затем я услышала голос мамы, так ясно, словно она была в комнате со мной, вернув его имя. Затем тени поглотили его и музыка прекратилась. Я была одна в тёмной комнате с единственным отголоском мужского имени, произнесённым голосом моей мамы.

Юдикус.

* * *

Не знаю, как долго я просидела там. Смутно припоминая, что где-то там наверху Натан утащил Рэйвена в лес; однако это казалось, уже иной историей, которую играли тени.

Это была другая история теней. Причина, по которой мужчина в истории показался очень знакомым, таилась в том, что он напомнил мне Натана. То как он замкнулся в библиотеке и спрятался за своими книгами. То, как он тайком прокрадывался в комнату канделбеллума и наблюдал за тенями…

Конечно же. Так вот что Натан делал. У него был доступ в подземелья. Он не смог бы противостоять соблазну канделбеллума, особенно, если посчитал, что тот сможет рассказать ему, как найти Луизу. Но истории, которые рассказывает канделбеллум, не были полностью достоверными. Они были сотканы из света и тени, и поэтому история меняется в зависимости от того на чём ты сосредоточен — на свете или на тени. Натан был заманен в тени, обольстившись верой, что Рэйвен имел ключ к обнаружению Луизы. Если я их не найду, погибнет не только Рэйвен. Натан тоже рисковал быть поглощённым тенями, точно также как и был поглощен Юдикус ван Друд.

Я поднялась на ноги и сквозь темень направилась к двери. Когда я открыла дверь, внутрь комнаты полился свет из коридора, а это означало, что потайная дверь библиотеки была открыта. Я вздохнула с облегчением и повернулась, чтобы закрыть дверь комнаты канделбеллума. Когда я закрыла дверь, я услышала слабое звяканье колоколов — последний отрезок песни, которую мне пела мама, напомнив об увиденной мною только что истории. Истории, созданной из света и тьмы. На чём я была сосредоточена?

Испытывая ощущение, будто я что-то упустила, я повернулась и пошла в сторону света.

ГЛАВА 34

«Плавно-быстрое, сладко-солёное, с блеском и тьмой, —

Что рождает бессменно тот, чья красота неизменна:

Славен, славен Господь».

Пока я поднималась по лестнице в библиотеку, я слышала бормочущий голос.

— Славен Господь, сотворивший столько пёстрых вещей

— Небо синее в пежинах белых.

Мисс Шарп читала стихотворение. Я никогда раньше не слышала этот стих.

— Форелей в ручье с розоватыми родинками вдоль спины; лошадиные масти,

Россыпь конских каштанов в траве; луг, рябой от цветов;

Поле чёрно-зелёное, сшитое из лоскутов;

Для работ и охот всевозможных орудия и снасти.

Это было стихотворение, которое чествовало необычные, омрачённые, несовершенные — аспекты, ни светлые, ни тёмные, а что-то среднее. Это казалось подходящим гимном моему возвращению из темноты в свет.

— Все такое причудное, разное, странное, Боже ты мой! — Все веснущато-крапчатое вперемешку и одновременно…

Я добралась до верхней ступени на последней строке стихотворения. Мисс Шарп и Мисс Кори сидели за столом, на котором стоял поднос с чайными чашками и булочками. Обе их головы: одна золотая, другая рыжая, склонились над одной и той же книгой. Мисс Кори была без своей шляпки с вуалью. Без неё я смогла увидеть испещренный рисунок, который распространился по её лицу. Лицо мисс Кори было таким же пёстрым, как и пятнистые, веснушчатые вещи, воспетые в поэме. Она выглядела как экзотическое существо, столь же странное в своём роде, как населявшие Блитвудский лес фейри, но в тоже время довольно милое, из-за чего, должно быть, Мисс Шарп и читала стихотворение, прославившее такую «причудливую, подлинную, скромную, необычную красоту». Мисс Кори определенно смотрела на неё с благодарностью — настолько пристально, что не видела меня. Но когда Мисс Шарп оторвала взгляд от страницы, её глаза широко распахнулись.