Эван выгнул бровь. Элисон улыбнулась. Он был таким милым, когда изображал педанта.

– Минимум пятнадцать страниц.

– Текст печатный?
– спросил другой голос.

– Печатный. Черные чернила. Белая бумага формата 81/2 на 11 дюймов. С двойным интервалом. Один дюйм на полях. Если возможно, воздержитесь от использования стираемой бумаги - она делает мои пальцы липкими.

Они были первокурсниками. Вероятно, они записывали все его высказывания.

Эван скрестил руки на груди. Он стоял перед своим столом, край которого упирался ему в зад. Сняв очки в оправе, он спросил:

– Есть еще вопросы?
– пока он ждал, он вытер линзы о лацкан своего вельветового пиджака. Без очков его лицо казалось каким-то голым и детским. Он снова надел их и снова стал ученым.
– Нет? Ваше задание - прочитать страницы с 496 по 506 Унтермейера и прийти во вторник на занятия, чтобы удивить меня своими познаниями в ремесле мистера Томаса и его мрачном искусстве. Вы свободны.

Элисон отошла от двери. При выходе из класса не было никакой давки. Студенты не торопились уходить, некоторые выходили поодиночке, другие - группами по два-три человека. Прозвенел звонок. Еще больше студентов вышло наружу. Элисон нетерпеливо ждала, потом выглянула из-за дверного косяка.

Девушка в четвертом ряду все еще укладывала книги на столе. Наконец, она встала, обхватила ненадежную груду и направилась к выходу.

– Хороших выходныx, мистер Форбс.

Он улыбнулся.

– Я проведу выходные, продолжая поиски голых женщин в мокрых макинтошах.

– А?

– Хороших выходныx, Дана, и хорошо провести пятницу тоже.

Элисон вошла в комнату. Девушка обошла ее и исчезла.

– Голые женщины в мокрых макинтошах?
– cпросила Элисон.

Эван усмехнулся. Он сунул книгу в портфель.

– Строчка, позаимствованная у мистера Томаса.

– Твоя подруга Дана подумает, что ты двинутый.

– От преподавателей английского ожидается "двинутость".

Элисон закрыла дверь и подошла к нему. Он закрыл свой портфель, повернулся к ней и пристально посмотрел ей в глаза.

– Как поживаешь?
– прошептала она.

У нее застрял ком в горле.

– Одиноко.

– И я тоже.

Она прижалась к нему, руки двигались под его пиджаком, голова откинулась назад, а губы ожидали его губ.

Он поцеловал ее. Он крепче прижал ее к себе, а она прижалась к нему. Это было то, чего она хотела, чего жаждала со вчерашнего вечера - снова оказаться с ним. Если бы только это продолжалось и продолжалось. Если бы они только могли уйти отсюда в его квартиру и быть вместе, заниматься любовью, ужинать, проводить вечер и ночь. Но этого не могло быть, и осознание этого было шепотом сожаления, которое омрачало мгновения в его объятиях.

Элисон прервала поцелуй.

Она прильнула губами к его шее, крепко прижалась к нему, затем опустила руки и сунула их в задние карманы его вельветовых брюк.

– Такое приятное ощущение, - сказала она.

– От моей задницы?

– Просто обнимать тебя.

– Только одежда мешает.

– И все равно это приятно.

– Еще приятнее было бы лежать голыми на полу.

– Бесспорно.

– Ну, так как насчет этого?
– eго руки потянулись к ее заду.

Они обхватили ее ягодицы через юбку и сжали.

– Ни малейшего шанса.

– Назови мне хоть одну вескую причину.

– В двери нет замка.

– Еще.

Она улыбнулась ему.

– Разве этого недостаточно?

– Сущий пустяк.

– Ты так думаешь, да?

– Это стоит того, чтобы рискнуть.

– Ни за что, приятель.

– Трусы умирают много раз...[3]

– A без осторожности нет доблести[4].

– Мне кажется, леди не хочет трахаться.

Рассмеявшись, Элисон отстранилась от него.

– Проводишь меня на работу?

– Ну, я не знаю. Одна хорошая услуга заслуживает другой, и...
– он пожал плечами.

– Ты ведь шутишь, правда?

– Никто не собирается сюда прийти.

– Откуда ты знаешь?

Эван протянул руку и расстегнул верхнюю пуговицу ее блузки. Он потянулся к следующей пуговице. Элисон взяла его за запястья и отстранила от себя.

– Я сказала нет. Я действительно так думаю. Сейчас не время и не место.

Он сжал губы в тонкую линию, и дыхание с шипением вырвалось из его ноздрей.

– Как скажешь, - пробормотал он.

Элисон посмотрела ему в глаза. В его взгляде, который прежде казался таким глубоким и испытующим, теперь была пустота, как будто что-то внутри него закрылось, и он больше не видел ее.