Отодвигаюсь, как можно дальше, почти прижимаясь спиной к двери.

— Рит? — негромко, но с нажимом зовет меня Шурик.

— Вы, простите меня, Александр Петрович, — почти шепчу в ответ, — Но у меня дедушка. Как же я его одного оставлю? Да и вы…поторопились, по-моему…

Мужчина напряженно хмурится, и взгляд его становится с каждой секундой все тяжелее и тяжелее.

— Не нравлюсь тебе? — прямо в лоб спрашивает он.

Чувствую, как бешено колотится сердце прямо у самого горла, а по спине пробегает табун нервных мурашек.

— Ну, и вопросики у вас, — глазами бегаю по стильному интерьеру салона, — Может, разблокируете двери? Дедушка волноваться будет…

Шурик несколько мучительных для нас обоих мгновений буравит меня своими настойчивыми глазами, а после, разорвав плен повисшие тишины, щелчком брелка, глухо выдыхает:

— Иди, конечно.

Пулей вылетаю на трескучий мороз, как есть с непокрытой головой.

До дома не так далеко, но это расстояние — вечность, в течение которой мне кажется, что Громов все же кинулся следом и вот-вот догонит меня.

Сейчас мне трудно понять от чего я бегу от страха быть соблазненной, или от желания самой соблазнить его. Никогда не испытывала ничего подобного и эти чувства вызывают помимо любопытства еще и дикую неловкость напополам с недоверием.

Громов взрослый, уверенный в себе мужчина. Что он смог разглядеть в такой мелкой простушке как я?

Меня все еще трясет от нервной дрожи, когда у подъезда я замечаю прилично принявшую на грудь компанию, все с теми же знакомыми лицами.

Понимаю, что незаметно проскользнуть в подъезд никак не получится, а ждать пока местная алкашня разбредется — дохлый номер.

Во-первых, дед у меня не Мороз, а я, следовательно, не Снегурочка, чтобы гулять при минус пятнадцати, а во-вторых пора бы уже баинки. Завтра тридцать первое, а я еще Оливье не крошила.

Набрала в грудь побольше воздуха и, сделав морду кирпичом, решительно пошла мимо компании.

— А чего это Ритка снова не здоровается?! — в спину раздался пьяный голос Толика.

Дорогу мгновенно преградила чья-то бугайская, слегка пошатывающая фигура.

— Ку-ку! — пьяно хрюкая, заржала «преграда» — Симпатичная у тебя соседка Толян.

— А то! Подружака моя, — Толик бахнул свою лапу мне на плечо, — Ритка.

— Диман, — раздалось со стороны двери, — Ну чё? За знакомство?

Кое-как отпихнув от себя Толика, взяла курс чуть правее, чтобы поудачнее обогнуть необъятную тушу Димана.

— Я пас, ребята.

Хотела было прошмыгнуть мимо, но бугай своими противными клешнями, словно присосками поймал меня за рукав и потянул на себя.

— Пусти! — рявкнула не своим голосом, содрогаясь от омерзения.

Проскользнула мысль, что в последнее время меня постоянно хватаю разные особи мужского пола.

— Дерзкая, — выдохнул прямо в лицо алкогольными парами, собутыльник соседа, за что и получил — прямо кулаком в нос.

Смачно. С хрустом. Жаль, что не до крови.

— А-у-у, дрянь! — завыл он.

— А-а-а, — заныла я, ибо об его нос, расшибла себе руку, и если по степени боли можно определить степень ушиба, то я, вероятно, раздробила кости — себе.

Хватка Димана ослабла, но ему на помощь подоспел Толик, схватив за другую руку.

— Ты охренела? Так с уважаемыми людьми себя не ведут. Димон всех на районе стережет.

— Да, мне плевать. Отвалите от меня, придурки.

Вот, это я зря…

С языка само сорвалось.

— Чё? Ты кого придурком назвала?

Стало очень страшно. По-настоящему.

Даже если бы у меня от ужаса не перехватило горло и я могла кричать, то нельзя. На мои вопли тут же прискачет дед с ружьем наперевес и тогда не станет не ружья, ни деда. Вернее дед останется, но перекочует в места более отдаленные.

Димон, отхлебнув палёненькой, приблизился ко мне.

Зажмурилась, что есть сил, приготовилась к коронному битью коленных чашечек, мысленно высчитывая траекторию удара, чтобы в следующую секунду широко и радостно распахнуть глаза, услышав ледяное:

— А ну отвалили от девушки!

В этот раз Шурик не сильно церемонился с обидчиками.

То ли я его довела до состояния крайнего бешенства, то ли он просто очень не любит алкоголь, но первыми пали смертью храбрым две бутылки водки — настоящая трагедия в масштабе Толика.

— Ты чё падла творишь? — заорал Димас, за что и был отправлен в нокаут.

Толик разжал пальцы и, трусливо поджав хвост, тупо сбежал.

Перепугался бедненький злого, как тысяча чертей Александра Петровича, что с невозмутимым видом протянул мне руку и сделал безрадостный вывод: