И так, не дав никому и слова вставить, она сорвалась с места и скрылась в глубине поселения.

Генри стоял позади молча. Мари не решалась оборачиваться и смотреть на его выражение лица.

— Какого демона тут происходит? — пробормотал он.

— Я думала, ты что-то имеешь против демонологии, — отозвалась Мари.

— Пытаюсь адаптироваться, — на автомате отшутился Генри. — И ты тут жила что ли? Что за?..

— Я позже объясню всё. Обещаю. И нет, тут я не жила.

Мари огляделась вокруг, пытаясь взглянуть на всё это со стороны Генри.

В темноте сновали люди. Обмотавшись плотно в легкую ткань, каждый занимался своим делом. Мари знала, что ткань защищала их от солнца — если кому-то приходилось выйти в день на улицу, и от песка — когда поднималась ветреная буря. Дома без острых углов, вылепленные из глины, каждый своей формы. И песок повсюду, боги знали, как Мари ненавидела песчинки, которые забились уже и ботинки, и в глаза, и в уши, и под одежду.

Размышления прервало появление Аббаса, ведомого дочкой. Аббас стал самым уважаемым жителем этого поселения. Мари застала те времена, когда он крайне быстро завоевал себе авторитет и уважение. Мужчина средних лет, выделялся он и сейчас среди остальных одеждой из более дорогой ткани, аккуратно уложенной бородкой и бросающейся в глаза, непривычной для андагарца высотой.

— Мари, — кивнул он, приблизившись и опершись на свою трость. — Твой спутник?

— Я рада тебя видеть, Аббас, — отозвалась она. — Это Генри, мой напарник. Мы выполняли заказ, когда нас выкинуло телепортацией в пустыне вместо столицы.

Аббас с внимательным видом выслушал, пожал руку сначала Генри. Потом уже обратился к Мари:

— Этого можно было ожидать. — Он потер бороду. — Конечно, мы рады тебя видеть, но я тебе честно скажу — никто не ожидал, что ты вернешься.

— Я сама не ожидала.

— Помоги на кухне, — распорядился Аббас, не тратя больше времени. — Я пока поговорю с Генри, познакомлю его с нашей культурой, так сказать.

Мари развернулась, сжав зубы, чтобы не ляпнуть ничего личного. «Ты гость, будь хорошим гостем, ты гость, будь…» повторяла она как молитву сама себе. Но больше всего на свете ей хотелось унести ноги как можно дальше от Андагары — хоть на Север, где снег никогда не сходил. И выпить. Много, чего-то крепкого. Можно залпом.

Побоявшись, что ее зубы раскрошатся (и что ее гримасы испугаются окружающие), Мари выдохнула. Только зайдя на кухню, она уже начала ловить на себе заинтересованные взгляды. Оно и неудивительно, что спустя годы ее никто не узнал. Когда Мари нашла в этом месте себе временное убежище, она была не в том состоянии, чтобы с людьми знакомиться.

Да и собрав себя по кусочкам, она порядком заматерела. Иногда Мари сама себя не узнавала.

Мари замешивала лепешки по инерции, уткнувшись взглядом в пустоту и унесшись мыслями в непрошенные воспоминания. Женщины рядом переглядывались, наверняка ожидая, что Мари попросит помощи — и не дождались. Ужин, который в пустыне припадал на предрассветное время, прошел так же плохо. Мари не замечала ничего вокруг. Генри же Аббас усадил рядом с собой.

К моменту, когда Аббас лично провожал напарников в комнату, что для них освободили, Мари радовалась только тому, что его дочь — София, девочка, что их первой встретила, — отвлеклась на свои дела. К разговору с ней Мари была далеко не готова.

Солнце уже поднялось над горизонтом. Оно неприятно припекало кожу, но еще не вошло в полную силу. Тень комнаты казалась невероятно соблазнительной. Но Аббас, так и остановившись на пороге, продолжал говорить.

— Вы уж извините, — сказал он, второй раз за вечер посмотрев в глаза Мари, — но место вам придется делить одно. Там два лежака, — попытался оправдаться он перед тем, как скрыться в глубине поселка.

Аббас воспринимал Мари как андагарскую женщину. И они оба прекрасно знали, что для репутации оной такая ночевка стала бы большим ударом. Мари могла только порадоваться, что к этому моменту ее волновало только то, что о ней говорят как о профессионале.

Лежаками местные называли свои кровати. Листья пальм, выложенные слоями на полу, набивались в ткань. Для пальм воды от оазиса давно перестало хватать, а листья стали на вес золота. Жить в этом месте становилось тяжелее с каждым годом, но и местные воевали с пустыней не первый десяток лет.

— Ты в порядке? — спросил Генри.

Мари встрепенулась. Генри что-то говорил до этого, но все слова пронеслись мимо ее ушей.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Ты как будто не здесь. У меня такое ощущение, что ты вот-вот отключишься. Может, принести тебе воды?

— Ты все равно ее не найдешь, — отмахнулась Мари. Мысленно она оценила заботу. — Нам осталось переждать ночь — то есть, день, — завтрак, и можно уходить. Все будет нормально.

Эта ночь для напарников прошла плохо. Местные привыкли спать в такое время. Мари и Генри же не выдерживали жары — даже несмотря на закрытые двери, завешанные окна и специальные сооружения с андагарской магией, тепло проникало внутрь.

Мари не могла выкинуть из головы мысли о скором визите в столицу. Она помнила липкий, отвратительный страх, что мог нахлынуть в безысходные моменты — и она помнила звонкое, слишком живое веселье вечерних мероприятий. Так много воспоминаний накладывались одно на другое, что вскоре ее голова гудела, как рой раздраженных пчел, а сон не шел ни ногой.