Шаги. Голоса:

— Госпожа, позволите нам его выпить? — говорит мужчина. В голосе явственные лебезящие нотки.

Стук. Странный звонкий стук, такой… хрустальный и четкий. Цок-цок. Цоканье над самым моим ухом, сзади. Затем тишина.

— Да, — тихо произносит женщина. — Так и сделайте. Я хочу гарантий. Считайте его кровь бонусом.

— Спасибо, госпожа. Рой укроет все, госпожа.

— Прощай. Петя. Мне жаль. Тебе не стоило во все это влезать.

— Эм? — шепчу я. — За что?

Кто, черт возьми, эта Эм?

— Да не трону я ее, — сказал я шепотом, потому что под моим расфокусированным взглядом уморт начал тревожно похрустывать хвостом. Прямо гремучая змея, и повадки такие же пугающие. И глазки. — Смотрю просто на твою хозяйку, любуюсь. Она такая милая, когда молчит.

Но Петеньку беспокоил не только я. Нежить смотрела наверх и прислушивалась. Вот вроде расслабилась, вытянула когтистые лапы, зевнула. Я, судя по ощущениям, никогда не являлся особым любителем такой вот экстремальной экзотики — уморта в качестве комнатной собачки — однако даже мне спокойнее, когда эта тварь ночует на маяке.

— Эй, песик, пошли пожрем, — предложил я от щедрот душевных. — Рыбка. Ням-ням. Ночная дозаправка — святое дело для людей и котов. Решай, а то ничего не оставлю. И вообще! Ты навья тварь! Тебе положено жрать по ночам!

Петенька подумал, встал и сонно поплелся за мной на кухню.

Синтия

— Ты здесь? — мачеха обходит стол, демонстративно подняв край алого вечернего платья.

Это она из чистой вредности — на кухне царит идеальная чистота. Деревянные поверхности скоблятся скребком и чистятся лимоном и уксусом. Я сама слежу за новыми служанками, а те, как ни странно, слушаются. Они меня побаиваются, считают глазливой колдовкой. Может, что-то видели. Или слышали. Или чувствительны к магии. Нужно быть осторожнее.

Я не поднимаю головы, продолжая сосредоточенно слюнявить кончик пальца и тереть трещинку с въевшейся копотью на коже ладони. За пять лет я выработала жесты, которые должны подтверждать мою не-от-мира-сего «легкую необычность».

— Соус с мускатным орехом был великолепен, — мачеха проходит к окну. — Меня даже посетила мысль, не представить ли повара гостям. Но нет, разумеется, — мадам де Фасино окидывает меня взглядом и снисходительно улыбается, — я же не хочу потерять уважение друзей.

Этот монолог предназначен не для меня убогой. Это очередной акт утверждения своей безоговорочной победы над жалкими людишками, что некогда осмелились противостоять великой чародейке: над моим отцом и мной. Странно. Отец мертв, я в глазах Ингрид — полная дурочка, потерявшая рассудок в «результате трагических событий». Перед кем она вечно так выпендривается? Да плевать! С тех пор, как я задумала побег, эта женщина для меня — всего лишь досадное препятствие, с которым, увы, нужно считаться. Я могла бы ее убить, но не буду. Я не она.

Мачеха подходит к столу, на котором я сижу, болтая ногами, и берет меня за подбородок. Заставляет посмотреть ей в глаза.

— Тебе семнадцать. А ты играешь с крысами.

Сколько презрения в голосе. Сердце замирает. Нельзя, чтобы во взгляде у меня мелькнула хоть какая-нибудь реакция. Госпожа де Фасино до сих пор подозревает, что я притворяюсь, и время от времени устраивает провокации. Она всегда настороже — змея, готовая атаковать раньше, чем опасность станет явственно видна. Мне приходится балансировать на лезвии бритвы. Я жива, пока мачехе нужна моя подпись, однако если риск станет слишком велик, страх победит жадность и я умру.

— Крысы милые! — я расплываюсь в улыбке. Я дурочка, девушка, застрявшая в своем детстве, но переигрывать нельзя, иначе меня удалят с кухни, я потеряю доступ к еде и не смогу подкармливать свою «свиту». Грань тонка. Я играю в опасную игру. — Но у них грязные шубки, — надеваю на лицо выражение глубокой озабоченности, глубоко «задумываюсь», — им нельзя на кухню. Нет-нет! Им сюда нельзя!

— Рада, что ты это понимаешь, — Ингрид кривит свое прекрасное лицо. Она все еще невероятно красива и, ходят слухи, умела в постельных утехах. Ах, папа! Ты тоже тогда попался, увы. — Мойся почаще. Ты ела?

— Я всегда ем, — улыбаюсь я. — Было вкусно. Нужно еще пряных трав, они почти закончились.

— Отдай распоряжение Кларе, пусть закажет в лавке.

— Хорошо, матушка. Крысы милые, но я не пускаю их на кухню. Мы играем в прятки внизу. Это весело.

Мачеха кивает и идет к двери. Я выдаю ей вслед свое «коронное»:

— А папа скоро вернется?

Змея оборачивается, милостиво улыбается:

— Скоро, детка, скоро.

Дурацкий сон. Приснился под утро, и все как будто наяву. Не знала, что в памяти всплывут такие подробности, а ведь тот разговор был вполне заурядным. Уф! Сколько ни пытаюсь стереть эти воспоминания, они все равно возвращаются.