Собираясь перейти улицу, я вдруг заметил Симоняна.

Он был еще далеко, и я решил притвориться, что не вижу его. Но тут же услышал:

– Левой!

Пришлось остановиться. Симонян, прибавив шаг, нагнал меня.

– Привет!

– Здравствуйте,- ответил я и, чтобы хоть что-то сказать, спросил: - Как поживаете?

Симонян, не отвечая, сказал: - Ты далеко живешь?

– Далеко.

– Очень?

– Пойдемте пешковд, - предложил я.

– Пошли,- обрадовался он.- Очень люблю ходить пешком.

На удице было безлюдно. Мы шли. мимо парка. Ветви деревьев поникли. Обещали, что зима в этом году и настоящие холода еще впереди, ждать их надо дней через десять - пятнадцать.

Мы долго шагали молча. Я начал злиться. И наконец не выдержал, спросил:

– Зачем вы меня окликнули?

– Люблю общество приятных людей,- ответил он.

– Это я-то приятный человек? С каких пор?

– С первого же дня, как знаю тебя. Я быстро распознаю людей.

Дошли до цирка. У киоска он остановился.

– Подожди, сигарет куплю. Ты какие куришь?

– У меля есть,- сказал, я.

Но он все-таки купил две пачки "Шипки" и одну протянул мне. Я попробовал отказаться, но он заставил взять, вдруг, говорит, пригодятся, ужасно ведь, если у.курящего человека нет ничего про запас и приходится маяться, скажем, целую ночь...

– Ведь уже тюд, как ты работаешь в институте?
– спросил он.

– Чуть больше.

– А я уж пятнадцать лет на заводе,- сказал он.

– И столько же лет секретарем парткома?

Симонян засмеялся:

– Первый год я секретарем. А раньше был монтажником. Помню, вернулся с фронта, пришел на завод - пятый цех тогда строили. Тот, что возле котельной. В том цеху я и получил трудовое крещение.

– Вы долго были на войне?
– спросил я.

Симонян цочему-то не ответил. И через минуту-другую задумчиво произнес:

– Странный ты какой-то, Левой!..

– Чем?

– Не знаю. Только вижу, чувствую - странный. Чудной малость.

– Это плохо?

– Нет. Сейчас нам таких очень даже недостает. Особенно среди молодежи. В голове у них все больше развлечения и ерунда. Не знаю, может, я ошибаюсь. Но так мне кажется. А может, я чуть от времени поотстал. Не знаю.

– Я тоже не очень вникаю и не знаю, что делается вокруг.

– А должен бы. Но это, наверно, потому, что ты сам себя еще не очень знаешь.

Я не стал возражать.

– У вас в институте там что-то не очень ладится, - переменил он тему разговора.

– Не знаю...

– Я все не могу понять, что происходит. Почему не дают людям работать во всю силу. В ком и в чем помеха.

– Не знаю.

– А может, никто никому ни в чем вовсе и не мешает?..

– Не могу сказать...

– Может, у вас просто маловато чудаков?
– спросил Симонян.- Ты что, сегодня не в-духе?

– Есть малость.

Он не уточнял, отчего я не в духе. А если бы поинтересовался, я бы рассказал ему, как сегодня в полдень Джуля без лишних слов вдруг заявила мне: "Я хочу дать тебе добрый совет": "Слушаю тебя".

"Ты работаешь над какой-то темой".

"Да".

"И один".

"Один".

"Говорят, тема серьезная".

"Не знаю, возможно".

"Не скромничай,- сказала Джуля.- Наверно, и папа тебе помогает?" "Конечно, помогает".

"И ты один будешь работать над серьезной темой?" - с укором сказала она.

"Предпочел бы один. Если нельзя, не стану".

"Работай. До разве плохо, если, скажем, силами коллектива... Совместно... Ты понимаешь меня? У нас говорят: веник по прутику переломаешь, а весь, целиком, надвое не сломишь".

"Верно говорят".

"Я примерно о том же... Почему ты отказываешься работать с Рубеном? Если тема серьезная, в перспективе полезная делу, так надо по возможности быстрее довести ее и сдать производственникам!" "Я же сказал, дто предпочитаю пока работать один".

"Напрасно, Левой. Говорю тебе по-дружески,- Джуля нервно вертела в руках толстый синий карандаш.- Ты стремишься отколоться от коллектива".

"Ну разве у меня нет права самому заинтересоваться и заняться тойили иной темой?" "Дело твое!
– сухо сказала Джуля.- Но если ты станешь упорствовать, мы будем вынуждены принять меры".