Затем началось выдвижение войск и поселенцев на север, для удара по племени Большая Пустельга. Аврал следовал за авралом, одна нештатная ситуация за другой, флот полным составом мотался до Лисапетовых Колодников и обратно, так что Утмир, подозреваю, что к огромному своему счастью, во дворце появляться практически перестал. Сильно ждали его старшего брата, но, во-первых, чуть попозже, дабы всякими царскими поездами трафик на стратегических путях и сообщениях не забивать, а, во-вторых, очень быстро выяснилось, что не один Князь Мышкин у нас такой уже весь взрослый и самостоятельный.

Едва началась весенняя движуха в Большой Степи, Асир взял свою дружину, Блистательных-телохранителей, мужскую часть придворных и рванул к Обители Шалимара, воевать за Веру, Меня и Отечество. На грозный окрик «Куда?!», раздавшийся из Ежиного Гнезда на две глотки (мою и Валиссину) ответил в духе «Тварь я дрожащая, или право имею? А что? Имею – я же князь». И преспокойненько последовал дальше, на войну.

Совсем от рук отбился, поганец. Независимый стал, отлучением от холодильника не запугаешь…

Кстати, прознав о выступлении в поход целого наследника престола, двинули свои дружины и Владетельные князья Шадды, Оози и Лиделла. Не потому что совесть заела, а исключительно для поддержания реноме. Мол, тут царевич, на минуточку, воюет, а мы что, родовую честь не поддержим?

Невестушка не забывала мне всю весну крутить нервы, упрекая, что это-де, мое влияние сказывается и что больно много я ее детям свободы надавал, но, подозреваю, втайне Асиром и Утмиром очень была горда.

На основании чего подозреваю? Да пилила без огонька, а так, чтоб було.

В общем Ашшорослышанье нам с Валиссой пришлось проводить вдвоем, и, доложу я вам, шоу вышло выше всяческих похвал. Исполнителей выбирал народ, так что пафосно-патриотических песен, которые бы из верноподданейших чувств наверняка в програму напихали бы чиновники, не было – зато много хороших, душевных мелодий прозвучало.

Первое место занял Хрис, спевший душевнейшую балладу о жизни бродяги (нечто среднее, по смыслу, между «Мы выросли в трущобах городских» и «Не жалейте меня, я прекрасно живу, хоть и кушать охота порой»). – в каждой строчке песни чувствовался большой его в этом деле опыт, так что даже целиком высыпавший свой кошель в урну для голосования князь Хатикани на результат повлиял мало. Публика просто рыдала.

Сразу после вручения приза, во время торжественного пира , лирник сообщил Шедаду, что, увы, покидает службу. Дело было недалеко от меня, так что уши я погрел.

– Разве малое я плачу тебе жалование, или обидел чем? – изумился министр двора.

– Нет, господин, ты был ко мне очень добр, добрее чем я того заслуживаю. – с поклоном ответил юноша. – И не в деньгах дело тоже – служа тебе я отложил немало, а с этим призом и вовсе мог бы прожить до конца дней если и не обеспечено, то уж всяко не голодая. Но, пойми меня, князь – о чем мне петь во дворце, где искать слова для новых песен? Я умру здесь как певец, поэтому решился отправиться туда, где сюжетов будет в избытке – на север, в Большую Степь.

И этот туда же, пассионарий хренов! Как теперь Шедад работать-то станет? По докладам, в конце каждого дня умаявшийся на службе князь просил своего лирника что-то поиграть, для успокоения нервов, и, нередко, засыпал даже не вставая из кресла.

Теперь, для снятия стресса, придется ударяться вовсе тяжкие, а в его возрасте это уже для здоровья не полезно.

Немало беспокойств доставили и фультрюй Хин Абдель с ате Гикаметом, сиднем сидевшие в Скарпии, покуда Асир на севере кровь и боевой понос проливал.

Дело в том, что весна на севере Бантала в этом году выдалась очень уж дождливой. В результате разверзания хлябей небесных, раскисло все, что могло раскиснуть и размыло даже то, что, казалось бы, размыть нельзя, в результате чего в вместо дорог или, на худой конец, направлений, сатарпия превратилось в одно большое рисовое поле – единственное что, без риса.

Вести войну в таких условиях смогли бы разве что реактивные водолазы, но за полным отсутствием такого рода войск у изготовившихся к противоборству сторон, кампания началась лишь к середине весны, когда хоть чуть-чуть подсохло, а до решительного сражения с племенем Большой Пустельги оставалось немногим более недели.

Девять асинских лейдангов и большая часть скарпийской армии, численностью около восьми тысяч рыл, перевалили через горы и начали месить не до конца подсохшую парсудскую грязь, попутно грабя, насилуя, убивая и прочими подобными развлечениями скрашивая себе тяжести похода. Благо, трудно было не только агрессорам – местные тоже убежать не могли. Разве что все бросив, но это гарантировало скорую голодную смерть.

В свою очередь мы, согласно плана, доведенного до обеих высоких не договорившихся сторон, заняли Северное Прикарунье, устроив на временно оккупированной территории настоящий фильтрационный лагерь пополам с гуманитарной миссией.