– Да, как ты вообще мог со мной так поступить?
– перебила я его словесный поток,- зачем надо было разыгрывать этот фарс? Ведь ты мог бы просто попросить меня об этом!

– Серьезно? Ты бы добровольно согласилась на такую авантюру?

– Ради тебя, да!- эти слова я выплюнула ему в лицо.

– Мне кажется, ты переоцениваешь свою преданность,- холодно возразил он.

– Да, что ты вообще знаешь о преданности?- взвилась я, опять переходя на крик,- удобно было держать меня под боком? Конечно, удобно! Пока моя способность слышать Зов была бесполезной, ты мне другое применение придумал. Все правильно, не пропадать же добру!

– Заткнись,- прорычал он.

– И не подумаю! Ты использовал меня все это время!

– Нет... то есть да, но...твою ж мать, как с тобой сложно говорить.

– Да, ты не мучайся, не говори. Вложи в мою дырявую наивную башку какую-нибудь блажь и отправь подальше, с глаз долой, чтобы нервы не мотала,- глумливо подсказала вариант действий.

Александр сердито меня встряхнул, так что зубы клацнули, вынуждая замолчать. Потом несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

– Оль, давай просто сядем и все спокойно обсудим,- наконец миролюбиво произнес он, хотя было видно, что еле сдерживается,- я тебе попробую объяснить всю ситуацию со своей точки зрения.

– Катись ты подальше со своими объяснениями! Они мне не нужны! Потому что это будут просто очередные, ничего незначащие слова. Знаешь, что имеет значение? Поступки, Саша, только поступки! У тебя они красноречивее самых искусных речей!

Самое смешное в этой ситуации, что я молилась, чтобы в его глазах появилась хотя бы тень сожаления, раскаяния в своем поступке. Чтоб он просто сказал "прости". И ведь бы простила, не смотря на пульсирующую боль внутри, не смотря на горькое разочарование. Пережила бы, переревела, проглотила бы свою обиду и простила. Как всегда.

Вот только он не сожалел, не раскаивался. Он был убежден в правоте своих действий, как всегда, а слова "прости", похоже, вообще не существовало в его словарном запасе. Оно было безжалостно выкинуто, за ненадобностью.

– Отпусти меня,- я попыталась его оттолкнуть, но это все равно, что со стеной бороться,- убери от меня свои руки! Ты мне противен!

Взгляд льдистых глаз потемнел, а на скулах заходили желваки, но он по-прежнему удерживал меня, не давая отстраниться.

– Мне противны твои прикосновения, твое присутствие в моей комнате!- прошипела я, тяжело дыша,- отпусти меня и больше никогда, ни при каких условиях, не смей дотрагиваться!

– Я сейчас уезжаю,- наконец произнес он, сквозь стиснутые зубы, отпустив меня так резко, что я пошатнулась и еле удержалась на ногах,- мне надо переправить Стража в ваш мир. Надеюсь, к тому времени как я вернусь, ты успокоишься, и мы сумеем нормально поговорить!

Александр порывисто развернулся, и быстрым шагом направился к выходу, словно боясь передумать и наговорить чего-то лишнего. У самых дверей, он все-таки притормозил, и, не оборачиваясь, бросил мне:

– Постараюсь вернуться побыстрее.

– Можешь не торопиться,- уже со слезами в голосе крикнула ему вслед,- мне теперь плевать!

Хромов на миг замер, а потом покинул мою комнату, хлопнув дверью так, что дребезжание оконных стекол еще долго висело в воздухе.

Дальше все окончательно пошло под откос. Стремительно и неудержимо срываясь в бездонную пропасть.

Александра не было почти неделю. За это время я не только не успокоилась, но старательно разжигала в себе яростное пламя. Всплыли все прошлые обиды. Они накладывались одна на другую, сплетались воедино, образуя гремучую смесь, заставляющую просыпаться по ночам в холодном поту, с криком рвущимся, казалось из самой души.

После возвращения Хромов действительно пытался со мной поговорить, но все его попытки с треском проваливались, натыкаясь на стену, которую я с упоением воздвигала между нами. Я не слышала и не слушала его, превратившись в мелкую, злобную истеричную хамку. Я игнорировала его, скандалила с ним, откровенно нарываясь, скрывалась в своей комнате, устраивая забастовки или наплевав на все запреты уходила в город, одна, раз за разом испытывая его терпение и доводя до бешенства. И он тоже срывался, бросал мне обидные слова, а я с каким-то упоением, в очередной раз доказывала себе, что он сволочь, испытывая от осознания своей правоты ненормальное удовлетворение.

И Александр, привыкший к тому, что его слово-это закон, отступил, отказался от попыток спокойно поговорить, вновь став тем самым Хромовым, которого я ненавидела. Надменным, холодным, жестоким.

Те отношения, которые сложились между нами после его возвращения, можно было охарактеризовать, как холодную войну. Не было больше совместных завтраков, обедов ужинов. Ничего не было. Мы даже в одном помещении не могли находиться, разбегаясь в разные стороны. Вернее убегала всегда я, а он, с невозмутимым видом, продолжал заниматься своими делами.