Второе окно — занавешено. Третье — открыто, но там нет света.

А если она сейчас сорвется и упадет вниз? Не разобьется, но покалечится. В работном доме калек не жалуют. Главное, чтобы руки остались целы, тогда она сможет прясть и не потерять работу… О чем она только думает?

В четвертом окне затеплился огонек. Похоже, свеча разгорелась, и Гведолин смогла рассмотреть стол, заставленный пузырьками, кастрюльками и банками. Кровать, на которой кто-то лежал. Вот человек повернулся и стал немного похож на Терри. Он, не он? Не разглядеть. Нужно подползти по ветке ближе.

Да, в комнате на кровати, безо всякого сомнения, лежал Терри.

Когда Гведолин тихо постучала по стеклу, он с трудом повернул голову, пытаясь определить, откуда идет звук. Долго тер глаза, прежде чем, держась за стол, стул и подоконник, добрел до окна, с трудом отрыл раму и уставился на Гведолин в полном недоумении.

— Добрый вечер, — нарочито бодро и буднично произнесла она, словно зашла в гости как все — через дверь. — Впустишь?

Терри, не произнеся ни слова, отодвинулся в сторону, и Гведолин спокойно перелезла с ветки на подоконник. Вот так. Будто всю жизнь только тем и занималась, что лазила по чужим домам.

В комнате было душно, в нос ударил знакомый запах лекарств, болезни, немытого тела и тоски.

— Г-гвен? Это… ты? — Голос Терри, шипящий, сиплый и глухой, был совершенно не похож на тот, который она привыкла слышать.

— Я. — Она закрыла окно, но осталась сидеть на подоконнике, свесив ноги. — Не узнал?

— Узнал, конечно.

А она его — нет. Высохшее, давно небритое лицо. Лихорадочный румянец на щеках при общей, просто нечеловеческой бледности. Тусклые глаза с лопнувшими кровеносными сосудами. Черные синяки, залегшие под веками. Волосы, сбившиеся в засаленные колтуны. Одет он был в длинную белую рубаху, слишком широкую для исхудавшего больного тела. Почему-то показалось, будто Терри сейчас напоминает призрака Засухи из страшных сказок, которыми в детстве пугали детей.

— Пойдем. — Она просунула руку Терри под мышку, обняла за спину, заметив при этом, что может пересчитать все ребра. — Тебе надо лечь. Боюсь, не дотащу до кровати, если ты прямо здесь сознание потеряешь.

Спорить он не стал. Тяжело оперся на ее плечо, и они вдвоем заковыляли к кровати.

— Ты… как сюда попала? — сипло поинтересовался он, пока Гведолин поправляла одеяло.

— Через окно, — невозмутимо ответила она. — Сам же открыл.

— Что, через дверь не пустили? — усмехнулся Терри потрескавшимися губами.

— Как видишь. Ваша служанка малость несговорчива.

— Гера? Терпеть ее не могу. Не боишься, что тебя здесь застукают? Мамаша от меня не отходит.

— Боюсь. — Разгладив руками одеяло, Гведолин присела на краешек кровати. — Но ведь сейчас ее нет.

Терри сжал в горсть ворот рубашки, подтянул ее к самому горлу. Оглядел Гведолин с головы до ног тусклыми слезящимися глазами, просипел:

— В шкафу мое белье. Оно чистое. Переоденься. Ты вся промокла, смотреть жалко. Есть хочешь?

Да, она промокла. И только сейчас поняла, насколько проголодалась, вспомнив, что последний раз съела утром маленький кусок хлеба, запив несладким чаем.

— Это на тебя смотреть жалко. Чем ты болен?

— На столе каша в кастрюле, — не обращая внимания на ее вопрос, тихо ответил Терри. — Кажется, там еще должен быть бульон, хотя я не уверен. Посмотри сама.

Гведолин не заставила его просить дважды. Не хочет отвечать, она спросит позже, терпения у нее хватит.

Она давилась, заталкивая в себя кашу и запивая бульоном. В таком состоянии Терри все равно ничего нельзя есть, да он и не будет, это видно. Так зачем еде пропадать?

Не одолев даже половины кастрюли — куда ему столько наварили? — Гведолин подошла к платяному шкафу, нашла рубаху со штанами, принялась стаскивать с себя мокрые прилипшие чулки.

Терри отвернулся к стенке.

Она почти оделась, когда сиплый глухой голос спросил:

— Зачем ты пришла?

Какой глупый вопрос. Неужели он действительно это спросил?

Она резко развернулась.

— Навестить тебя, разве непонятно?

Терри скептически фыркнул и закашлялся. Кашлял он долго, захлебываясь мокротой и тяжело дыша.

— Тебе. Не следовало. Приходить. — Откашлявшись, но еще не отдышавшись, выговорил он.

Ясно. Хорошо хоть сейчас сказал. Гведолин тут же вздернула подбородок:

— Мне уйти?

Молчание.

Она привыкла, что Терри всегда говорил, что думает. Прямо, резко, не щадя чувств собеседника. Значит, переспрашивать бесполезно. Он и впрямь не хочет ее видеть.

Скатав чулки и юбку в толстый валик, она поморщилась, представив, что сейчас придется влезть в промокшие туфли.

— Твои вещи я обязательно верну. Позже.