— Что он ей рассказал? — в нетерпении спросила Фрея, сбросив с плеч руки Джеймса. Она продолжала говорить шепотом. Страх от внезапного появления парня всё ещё отдавал дрожью в руках. — Джеймс, — Фрея нетерпеливо ударила его по руке.

— После публикации второй статьи его избавили должности редактора студенческой газеты. Его об этом предупреждали, но он всё равно пошел на риск ради неё, — он наблюдал за тем, как выражение на лице девушки сменилось с озадаченного на глубоко пораженное, почти что не верящее. — Ко всему прочему фотоаппарат из редакции он украл. Ему всё равно больше нечего терять.

Фрея будто потеряла дар речи. Глаза вдруг защипало от слез, и она опустила голову вниз, громко шмыгнув носом. Джеймс хотел обнять её, но она быстро справилась с собой. Подняла голову, выпятила вперед подбородок, надела на лицо пустую едва ли убедительную улыбку.

— Нам нужен торт, — только и произнесла, прежде чем выйти из комнаты и оставить его одного.

Невзирая на отречение ото всех старых привычек и резкую смену направления потока мыслей, Джеймс не ощущал на себе явственных изменений. Теперь отплаченный отцом долг по большей мере дарил приятное чувство свободы от людей, которых ещё недавно он называл своими друзьями и не был ничем лучше кого-нибудь из них, а не связывал с родителем, от которого более не было и слова из вести. Джеймс забыл дорогу в бар, не находил смысла в пьяном забвении, не желал более ничьего другого тела сильнее, чем её. Не обременяя себя грузом рассуждений о том, что проживаемая им жизнь противоречила всему, во что так свято верил прежде, Джеймс и дальше ступал по жизненному пути легкой поступью. Внимал исключительно внутренним противоречиям Фреи, отдававшим порой холодной отчужденностью, с которой не хотел мириться.

Встречать знакомых из бара приходилось часто, поскольку знакомые лица окружали его повсюду. Они продолжали здороваться с ним, переговариваться парой-тройкой слов. Зачастую спрашивали о внезапном исчезновении, без напускного лицемерия интересуясь, в чем же было дело, и бросали колкие шутки, понятные исключительно в их узком кругу. В ответ Джеймс смеялся и отнекивался, но никогда не оставлял обещаний вернуться.

Он знал этих людей, причем достаточно хорошо. Они вместе играли в карты, выпивали и принимали запрещенные вещества, теряясь в острых хитросплетениях чувств и ощущений. По большей части, жили для тела, отдавая ему все допустимые удовольствия, оставляя душу пустой и холодной темницей собственных страхов или обид. Теперь для Джеймса они все были незнакомцами, чуждыми по мысли и духу. С ними его связывало прошлое, где не было Фреи, из-за чего он и себя едва различал среди помутненных воспоминаний.

Они не могли понять его простых радостей, но Джеймс понимал их, как нельзя лучше, находя в них все свои худшие черты. И даже отчужденное наблюдение со стороны не взывало к чувству стыда или неловкости за прошлое. Тогда или сейчас — Джеймс оставался собой, и что не менее важно, принимал это, не отвергая собственной сущности.

Ему было плевать, что для бывших друзей он стал неузнаваем. Главное, что никакие обстоятельства не могли отвернуть от него Спенсера и Дункана, которых в одно и то же время постигла та же участь, что и его самого. Пусть явственно Джеймс не признавался им в своем поражении, но даже самый невнимательный мог распознать в нем перемену, как бы сама Фрея не умоляла его обо всем молчать.

Никаких долгов в учебе, никаких долгов в баре. У него была работа, не требующая больших усилий, всего лишь времени, и отношения с девушкой, что хоть и были во многом запутанными, но об этом удавалось забыть на время, когда они оставались наедине.

Вопреки странному убеждению Фреи, они встречались в самом обычном понимании этого слова, как делали это остальные, похожие на них, парни и девушки. Как и другие, считали себя особенными и напрасно полагали, будто никто другой не мог испытывать того же влечения друг к другу, что и они. Далее поцелуев не доходило. Джеймс ни разу и не настаивал. Не хотел спугнуть или нарушить всё грязным намеком. В то же время находил странным, что достаточно было и этого. По крайней мере, пока что большее казалось лишним.

— Давно тебя не видела, — потерянный среди задворок памяти голос Джейн Озборн привлек к себе внимание Джеймса. Он сидел, склонившись над книгой, которую разместил на подставке из стопки других, и писал доклад, сосредоточившись исключительно на этом. Писал быстро, поскольку спешил увидеться с Фреей. Кисть отдавала болью, шея затекла, глаза жгло под ярким светом настольной лампы. — Ты давно не приходил, — девушка заняла место рядом.

— Совершенно не было времени, — двинул плечами, не отвлекаясь на её настойчивость. Едва Джейн поняла, что её присутствия было недостаточно, как выключила лампу. Когда Джеймс повернул к ней уставший взгляд, перекинула ногу за ногу, как будто невзначай проведя вдоль его ноги. — Ты всё ещё обручена? — спросил нарочно с язвительной улыбкой на лице, отложив ручку в сторону.

— Да. Церемония должна пройти в мае. Должна признаться, что подумывала о том, чтобы отправить и тебе приглашение, но мы не виделись так давно, что я начала забывать, как ты выглядишь, — Джейн сладко улыбнулась, томно опустив подведенные глаза вниз, чтобы затем остановить взгляд на нем и смотреть кротко, но в то же время упрямо. Джеймс усмехнулся. Все эти уловки были ему знакомы. — Поговаривают, ты остепенился. Вернулся к бывшей, — девушка приняла нарочито скучающий вид. Вытянула вперед ладонь и начала рассматривать выкрашенные в тошнотворный перламутровый цвет ногти.

— Чего люди только не придумают, — он нарочно зевнул, прежде чем включить свет обратно, вернувшись к записям, когда Джейн положила свою ладонь поверх его, сжимающей с силой ручку, заново перехватив его рассеяное внимание.

— Знаю, что ты не стал бы с кем-либо встречаться. Строить с тобой отношения можно исключительно на интимной близости, — прошептала, наклонившись к парню совсем близко. — Должно быть, тебе приписывали отношения с половиной города, но мне ведь всегда было плевать на это. Я скучаю по нашим встречам, — произнесла на выдохе, коснувшись губами мочки его уха.