Он заметил её. И они смотрели друг другу неотрывно в глаза. Джеймс поднял руку и махнул в знак приветствия. Горькая уставшая улыбка украсила лицо. Фрея лишь покачала головой, прежде чем отвернуться и на ватных ногах отойти от окна.

Она услышала, как хлопнула дверь в комнате Рейчел. Девушка что-то громко напевала, нарушая тишину. Под шум её счастливого голоса Фрея села за стол. Достала незаконченное письмо, ручку и слова полились сами собой.

На следующее утро Фрея отправила Джону письмо, что заняло три страницы. Она ещё никогда не была настолько честна в своих любовных изречениях, хоть Джона они едва ли касались.

Джеймс сидел в шумной столовой и расправлялся с обедом, кося взглядом на сложенную вдвое газету, вышедшую из-под печатного станка этим же утром. На заглавной странице значилось несколько новостей — нападение на мужчину преклонного возраста в одном из отдаленных районов города, бывший оксфордский студент нашел эффективный способ борьбы с безызвестной для Джеймса болезней, проведение выставки картин в Выставочном центре, завершение ремонтных работ в местной оранжерее. Он даже не стал пробегаться по заголовкам, купив газету исключительно ради объявлений, от которых уже в глазах рябило.

Он много задолжал. Не только Дункану и Спенсеру — это были сущие мелочи, но другим менее приятным личностях, встречающимся за карточным столом в подпольном баре. Джеймс трижды ходил в банк, где ему неизменно сообщали, что счет был по-прежнему заморожен. Можно ли было ожидать другого от банка, принадлежащего его отцу?

В поисках работы Джеймс всё так же был безуспешен, невзирая на то, что успела пройти большая часть сентября. Он даже начал избегать шумных компаний, в которых прежде любил выделяться особой щедростью и беззаботностью. Карты оказывались в руках уже не так часто. Три проигрыша подряд, и он выходил из стола, оставляя своё имя и подпись в списке должников, что было унизительно и гадко. Пытал удачу два раза в неделю, но не больше теперь. Это было слишком безрассудно и глупо в свете сложившихся обстоятельств, и Джеймс вынужден был плевать на небрежность в своем отношении ко всему, что прежде не так уж сильно волновало.

Всё чаще стал оставаться дома, что заметили оба друга. Был непривычно угрюмым и поникшим. Суровое выражение лица служило прямым предостережением — не стоит ни о чем спрашивать. Спенсер пытался держаться в стороне, когда Дункан безуспешно старался вытащить друга то в паб, то в закусочную, то на танцы, то даже в дурацкую редакцию газеты для помощи. Всё было безвозвратно по-другому, и Джеймс едва ли сумел справляться с этими переменами.

Тем не менее, писать отцу не спешил. Джеймс был наверняка уверен, что мистер Кромфорд только и ждал, как сын сломиться под тяжестью обстоятельств, что были ему непривычны. Летал над ним, как стервятник, дожидающейся, как душа оставит тело бездыханным, чтобы затем полакомиться им. Джеймс не собирался давать отцу этой привилегии, ведь это означало бы исключительно то, что он должен был стать марионеткой в руках родителя, намерившегося устроить его будущее по собственному хитросплетенному сценарию, не подразумевающему каких-либо привилегий для парня.

Он женил бы Джеймса на Марте, купил или даже построил им дом, устроил подле себя, чтобы затем годы спустя позволить занять насиженное место. И план вроде бы был не таким уж плохим, и вряд ли кого-нибудь обеспеченное спокойствием и достатком будущее могло коробить, но Джеймс противился ему, как только мог. Приученный с детства быть ручным и покладистым, он отчаянно хотел устроить своё будущее сам, но ни разу не удосужился подумать, как бы это сделал. Во всяком случае, до недавних пор надобности в этом не было. Он пререкался с родителями, шел их воле наперекор зачастую просто, чтобы насолить, а не показать собственную самостоятельность. В сущности, поступки его были лишены взрослой ответственности, но полны пустой сверкающей забавы.

Джеймс впервые задумался о будущем. В высших кругах его фамилия была достаточно известной, чтобы перед ним любые двери могли оказаться открытыми. Что волновало больше — достаточно ли было для трудоустройства обаяния и задиристости? Принудить себя к рассудительной серьезности он мог, как и одолеть по желанию лень. Вот только усердности и сосредоточенности немного не хватало, но и это с возрастом можно было наверстать.

Амбиции у Джеймса были большими. После окончания университета намеревался поддаться либо в Парламент строить политическую карьеру, либо же в банк, любой из тех, что не принадлежали отцу. Заработать немного денег, чтобы выкупить долю, установить контроль, а затем поглотить предприятие целиком или же ещё лучше создать собственное. Купить дом где-то на побережье, вот только не в Сент-Айвсе, квартиру в Лондоне, может быть, апартаменты в Америке. Дома если бы и пришлось появляться, так только на Рождество. Богатый холостой дядя, разбрасывающейся подарками, совсем как Санта, для детей Оливера, который непременно согласиться на брачный контракт, предложенный из доброй воли матери.

Мысли о создании собственной семьи по-прежнему не утешали. Повязать себя узами брака с девушкой, особенно такой щепетильно чопорной, как Марта, было сродни пожизненного заключения. Сейчас у Джеймса была молодость, в самом расцвете которой он пользовался её преимуществами, совладая в равной степени телом и разумом. В лучшей перспективе у него будут деньги, благодаря которым он купит себе удовольствие, цена которого возрастет во много раз. Любовь — обман, в котором он не хотел теряться. Жизнь полна различных удовольствий, чтобы растрачивать её попусту на чувства, что были непостоянными, как и желания. Тем не менее, на поводу у последних Джеймс шел куда охотнее. По крайней мере, пока у него ещё были деньги.

Он ел нарочно медленно, откладывая привычную процедуру просматривания газетных объявлений, будто мог её избежать. В конце концов, его никто не принуждал к поискам работы, кроме как собственные нужды, что Джеймс вынужден был ограничить до невозможного. Выражение «затянуть пояса потуже» никогда не было ему знакомым, но теперь он жил исключительно по этому принципу.

Джеймс лениво рассматривал людей вокруг, подперев сжатой ладонью щеку. Водил наколотой на вилку дурацкой брокколью по тарелке с соусом и вяло отвечал на приветствия людей, половины из которых не мог даже узнать. Его взгляд обнаружил её совершенно случайно. Он сидел в столовой уже достаточно продолжительное время, не меньше сорока минут, но Фрея будто бы появилась из ниоткуда и будто бы нарочно села напротив.