— Ты целый день на меня потратишь? — с горькой усмешкой произнес Джеймс впервые с тех пор, как увидел отца. Он достал сигареты, физически нуждаясь в том, чтобы заполнить легкие ещё чем-то, кроме удушливого воздуха, которого вдруг стало мало.

— Надеялся, мы сможем немного выпить и поговорить по душам, — гадкая улыбка коснулась тонких губ. Приезд отца не сулил ничего хорошего. Плохое предчувствие заполняло легкие ядовитым дымом, разъедающим мышцы, кости изнутри, отравляя кровь.

— Что-то случилось? Что-то с матерью или Оливером? — спросил Джеймс, прочистив горло.

— Нет, с ними всё в порядке. Я заехал как раз по пути в Сент-Айвс, откуда намерен её забрать. Мой приезд будет для неё приятным сюрпризом, — мужчина поднялся с места, оттянув вниз жилет. Он снова взглянул на улицу через окно, где продолжала мельтешить фигура Фреи.

— Так же, как и для меня, — проворчал Джеймс, поправляя ладонью волосы, прежде чем достать сигареты и закурить. — Зачем ты всё-таки приехал?

— Поговорить о положении твоих дел. Многое изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз, не так ли? Новостей от тебя тоже давно не было, — он ловко перехватил сигарету из рук сына, чтобы сделать глубокую затяжку, прежде чем потушить её о пепельницу, оставленную Джеймсом на крышке фортепиано. — Я надеялся, ты хотя бы что-то сделаешь со своими волосами за это время, — отец небрежно потрепал его отросшие волосы.

Дункан наконец-то нашел чёртову банку с засахаренными вишнями и явился исключительно для того, чтобы попрощаться. Мистер Кромфорд, ровным счетом как и Джеймс, знали, что тот всё это время подслушивал их неловкий разговор.

Они проследили за тем, как Дункан вышел на улицу, взял Фрею под руку и увел от дома. Она оглянулась, будто надеялась увидеть в окне лицо Джеймса, а может и его отца, чтобы окинуть хотя бы коротким взглядом и сравнить. И невзирая на то, что сам парень ничего не почувствовал, мистер Кромфорд сумел заметить в сыне явственную перемену. Он находил что-то знакомое в его мягком неуверенном взгляде, дрогнувших в короткой улыбке губам и крепко сжатым ладонях. Уверенность Джеймса пала перед волнением очнувшегося сердца.

В последнем письме дочери мистер О’Конелл сообщал, что отправлялся на продолжительное время в Канаду для «решения деловых вопросов». Фрея была уверена, что он отважился продать несколько текстильных фабрик, что после войны перестали приносить прежний доход, или решил объединить своё предприятие с другим, что выдавалось намного лучшим решением. Обещал вернуться домой к Рождеству и встретить её в Лондоне. Лесли, горничная, была отпущена домой. Брать её с собой не было надобности. О двух письмах Джона, любезно пересланных Лесли, не упоминалось, что означало исключительно то, что это дело продолжало оставаться втайне.

Помимо этого отец прислал ещё и денег, чтобы она смогла купить себе новое пальто, что Фрея успела заказать у местной портнихи, отплатив за работу собственно заработанными деньгами. Можно было купить пальто в одном из магазинов, но после приезда в Оксфорд она не посетила ещё ни одного, поскольку не так уж любила это дело. Куда больше её привлекали книжные и антикварные лавки, но в последнее время и там у неё не было времени появляться. И всё же Фрея решила на присланные отцом деньги купить новые краски, кисти и, может быть, несколько занятных книг.

У Оливера всё оставалось неизменным. Он усердно учился, стараясь избегать всяких приключений, оставляющих неизгладимый след на прожитом времени жизни, превращая его в незабываемый. По большей части парень описывал своих одноклассников и учителей, что всякий раз заставляло Фрею подавлять смех, настолько живо и ярко у него получалось их изображать одним лишь словом. И всё же его письма были полны одиночества и грусти, что нельзя было не заметить. В ответном письме Фрея написала об этом, и в каждом втиснутом в бумагу слове чувствовалось влияние Джеймса, который проживал именно ту жизнь, что была полна ярких воспоминаний.

Из последнего письма Джона узнала, что его уволили из салона продажи автомобилей, чему Фрея не во многом была удивлена. Он был не многословен, а потому общение с людьми, которым нужно было продать то, что они вряд ли хотели бы купить, было своего рода искусством, которым он не владел. Почему-то ей даже стало смешно от новости, что обратилась для парня неудачей. Тем не менее, Джон заверил, что «переживать не о чем», ведь он удачно устроился неподалеку в мастерской, где теперь чинил автомобили. Платили меньше, но он куда лучше был в ремонте, нежели в продажи.

Писать Джону стало гораздо легче, чем прежде. Приходилось заново убеждать себя в любви к нему, и слова подчинялись Фрее легко и без заминки. Она перестала вытаскивать наружу фотографию парня и смотреть на неё в поисках вдохновения, лишними были воспоминания о лете. Фрея доставала эту любовь где-то из-под кожи, удивляясь самой себе, откуда той было взяться внутри неё. Слова были естественно простыми, полными сердечности и души, чего она никогда прежде не могла найти в себе, даже когда Джон был рядом и прижимал к себе одной рукой. Мимо внимания оставалось и то, что на месте Джона она воображала кое-кого другого. Внешний облик в голове стоял размытый, но ментально Фрея должна была знать, кому писала нежные строки на самом деле.