— А вы давно здесь работаете, Лилибет? — спросила Корнелия, когда мы — все три служанки, присели выпить чаю с хлебом и маслом после того, как накормили семейство Десиндов обедом.

— С начала зимы, — ответила я уклончиво, сосредоточенно намазывая ореховое постное масло на кусочек хлеба.

— Как вы забавно это делаете! — рассмеялась Корнелия.

— Что делаю? — не поняла я.

— Намазываете масло, — подсказала новая служанка. — Тоненьким-тоненьким слоем. Так делают аристократы. Мой дядя называет это — загонять масло в дырочки, — она снова заливисто рассмеялась. — Однажды я служила благородной даме, и она именно так загоняла масло в дырочки. Смешно! Ведь так совсем невкусно.

— Мне нравится, — ответила я, сразу потеряв аппетит.

Нет, мне не нравилась эта расторопная, работящая и… послушная. И с каждой секундой нравилась всё меньше. Я пыталась пристыдить себя, потому что это отвратительно — относиться с неприязнью к кому-то без особых причин, но ничего не могла с собой поделать. И с огромным облегчением узнала, что ночевать в доме Десиндов Корнелия не будет. Она будет приходить на день, чтобы делать уборку, а потом возвращаться в свой дом.

К моему удивлению, появление смазливой служанки прошло мимо внимания Эйбела.

В первый же день после неудачного побега между Эйбелом и господином Тодеу произошел долгий разговор, во время которого из-за запертой двери кабинета не было слышно ни слова. Когда спустя час Эйбел вышел, на лице его от уха до уха сияла улыбка, что не вязалось с тем, что юноша время от времени охал и почесывался пониже спины.

Снизошел он и до объяснения со мной, подловив на лестнице, когда я накрывала стол к ужину.

— Больно? — не удержалась я от язвительности, когда Эйбел в очередной раз закряхтел, почесываясь.

— Больно, — признался он добродушно. — У отца рука тяжелая. Но я заслужил, признаю. Прости, пожалуйста. Я же не думал, что ты такая бешеная и вправду побежишь на маяк. Думал, ты поумнее…

— Спасибо, — сказала я сквозь зубы.

— Не злись, Лиззи, — повинился он, но в глазах и вполовину не было раскаяния. — Ну, сглупил я. Только очень уж мне хотелось тогда от тебя избавиться.

— Навсегда, — подсказала я.

— Нет, что ты, — покачал он головой. — Я думал, ты подойдешь к маяку и сразу вернешься, а я как раз успею смыться…

— А вместо этого чуть не смылась я. В море.

— Глупышка, — он засмеялся. — Кто же лезет на берег зимой, да ещё в шторм? Но папаша мне всё доходчиво объяснил, не сомневайся. Я принёс все бумаги, после ужина расскажу тебе, что к чему.

— Значит, господин Тодеу разрешил тебе отправиться в плаванье? — не удержалась я.

— Разрешил, — подтвердил он гордо. И вдруг улыбнулся совсем не дерзко, а наоборот — смущенно. — И я даже знаю, кого мне за это благодарить.

— Оставьте свои благодарности при себе, мастер Взрослый Мужчина, — сердито сказала я, обходя его по лестнице. — Они не по адресу.

И всё же слова Эйбела произвели впечатление. Неужели, господин Тодеу решил отпустить сына только потому, что я попросила? С самого первого дня моего появления в этом доме господин Десинд был необыкновенно внимателен ко мне и к моим просьбам. Может ли так случиться, что если я попрошу его рассчитать Корнелию, он тоже меня послушает?..

Но поговорить с хозяином дома мне всё никак не удавалось. Целым днями он пропадал то в конторе, то на пристани, приходил домой поздно, да и тогда не всегда оставался. Быстро перекусывал и уходил снова — до утра. Иногда я знала, где он проводит ночь — на маяке, подменяя заболевшего сторожа. Я укладывала Логана спать, рассказывала ему сказку, а потом долго сидела в кресле, слушая мерный ежечасный звон колокола. И мне казалось, что я совсем рядом с господином Десиндом. Все спят, а мы с ним не спим. И если бы я снова оказалась на лоскутном одеяле…

Только желания рисковать, добираясь до маяка, у меня больше не возникало. К тому же, после того, как все засыпали, я садилась за бумаги, которые нужно было привести в порядок. Пару раз Эйбел показал мне, как подсчитывать доходы и расходы за день, а потом я прекрасно справлялась с этой работой сама. Ничего сложного, между прочим. Только и требовалось, что внимание.

— Надо же, как ты быстро научилась, — похвалил меня как-то Эйбел. — И считать умеешь. Нет, ты точно из благородных.

— Не говорите ерунды, мастер Выдумываю Глупости, — оборвала я его, ещё ниже склоняясь над записями.

— Когда я прославлюсь, — продолжал он разглагольствовать, не слушая меня, — я вернусь в Монтроз и женюсь на тебе.

— Моего согласия забыли спросить, — напомнила я. — И вообще, вы сбиваете меня со счёта.

— Тогда пойду-ка я спать, — Эйбел зевнул и потянулся. — Эти бумажки меня всегда в сон вгоняют. Смотри, не усни, злюка Лиззи!

Он чмокнул меня в щеку быстрее, чем я успела отстраниться, и убежал, заливаясь смехом.

В отличие от Эйбела, бумаги на меня сон не навевали. Наоборот, мне нравилась этим заниматься. За каждой распиской, за каждым договором я видела настоящую жизнь — каждодневный труд, ежечасный, ежесекундный. Вот привезли соль с копей, вот часть отгрузили в южные края, а часть — в столицу. Вот договорились о перевозке скота, и надо было высчитать — сколько сена и воды потребуется, чтобы доставить в столицу живыми, здоровыми и довольными пятьдесят свинок и тридцать мериносовых коз. Подсчитываешь затраты — и определяешь стоимость перевозок, чтобы работа не шла в убыток. Каждый день — новые головоломки, хитрые задачки, которые требовалось решить быстро и без ошибок.