— Вэл, прекрати! Не перебивай! Тем более, этим плагиатом!

— Сама ты плагиат! Это творческая переработка!

— Да конечно! Если бы ты так перерабатывал чужие проекты, или я, нам давно уже физиономии начистили. Все, тихо! Артур? Так сколько?

— За час будем на месте, — кажется, его снова забавляет наша перепалка, теперь уже по поводу музыки, и следующие минут двадцать мы продолжаем откровенно собачиться с Вэлом, привлекая Артура в свидетели — я громко включаю скачанные в телефон треки, которые в сотый раз за все годы нашего знакомства предъявляю дизайнеру как доказательство своих обвинений, а он упорно уворачивается от правды. Сейчас же, я понимаю, что за этой привычной возней мы оба прячем свой страх и смущение перед скорой встречей с совершенно незнакомым миром.

Теперь ставшим ближе еще на четверть часа.

— Слушай, а почему именно хутор? Это что, как у Гоголя, что ли? Вечера на хуторе близ Диканьки? — стараясь перекричать Вэла, упорно дерущего глотку вместо отсутствующего радио, интересуюсь я первым, что приходит в голову.

— Это местная фишка такая. Старое название, хутор Тенёвка. Так что, если хочешь сойти за свою, называй только хутором и никак иначе. А вообще это посёлок, понятное дело, — он снова успокаивающе проводит рукой по моим волосам, глядя как вытягивается мое лицо от узнавания новой традиции. Как бы запомнить это все, господи. Я же себя знаю, обязательно ляпну что-то такое, чего нельзя говорить. Еще и с такой кучей условностей.

— Не бойся, не ляпнешь. Тут все просто, не запутаешься, — продолжает Артур в ответ на мою мысль, которую, от волнения я тут же выбалтываю. — Дед рассказывал, что когда-то тут козачьи хутора были, и названия сохранились старые, козацкие. Власти их много раз меняли — и при царях, и при Советах, но наши держатся, упорно за своё. Тут много таких поселков рядом — Привольное, Телиговка, Воеводка, Максимовка. Некоторые на картах одним пунктом давно обозначаются, только этих новых названий никто знать не хочет и админ деления тоже. Никто им не указ, короче. Вольные люди, сами все решают.

— Анархисты, что ли? — оживляется Вэл, в котором, как и во мне, начинает теплиться надежда, что может не так у них там все страшно. Анархисты — люди весёлые. Им сам черт не указ. Хотя… надо, наверное, поменьше чертыхаться. Они, наверное, все жутко набожные. Или вообще, какие-то язычники. Староверы. Которые не признают контрацепцию и занимаются сексом, чтобы нарожать побольше детей, а потом вместе работать в огородах и славить Перуна.

Артур снова смеётся в голос и я понимаю, что опять думаю и говорю одновременно.

— Да нет же, не язычники и не анархисты. Анархисты были, но рядом, в соседней области, и гораздо позже. Нормальные люди у нас, потомки вольнопоселенцев. Ну да, верующие, в церковь ходят, но силой никого не тащат. Меня вот не затащили. А вообще, скоро сами все увидите. Вам понравится, точно. У нас там такой воздух, такой хлеб — реально офигеете! Зуб даю! — его широкая улыбка, полная радости, почти ослепляет меня.

«У нас». Он все чаще и чаще говорит «у нас». И мне это не то чтобы очень нравится.

— Я не ем хлеб, там глютен. А вот в церковь бы сходил. Попел бы там немного, псалмы всякие, А-а-аве Мари-и-я! — снова заходится Вэл, и я тут же его одергиваю.

— Какое «Аве Мария»! Это ж не католики тебе!

— Да пофиг! А я скажу, что я католик! Пустят меня, а? Представителя братской конфессии? Я, вообще, давно мечтал оказаться в настоящей сельской церкви! С деревянным крестом! Там внутри у них, знаешь, такие интересные архитектурные решения, у Византии скомуниздили — алтарь, короче, своды. Вот бы еще гроб с панночкой летал, вообще зашибись бы было.

— Вэл, ну какая панночка, ты же к живым людям, не в парк аттракционов едешь!

— Ой, да ладно! Я сейчас это все воспринимаю как сюр какой-то! Может, я, вообще, накурился, и мне это снится! И ты моя галлюцинация! — Вэл показывает в меня пальцем. — И ты! — останавливает он взгляд на Артуре. — Такой, знаешь, хороший приход — и мне даже похер, что я без связи два дня буду. А потом я проснусь где-то в Париже, с прекрасным вай-фаем и скажу — ох, нихуяшечки же меня накрыло! Такой себе ментал-трип в места, где жил Тарас, мать его, Бульба! Сплошная психоделика и размытые границы! Полный постмодерн, блядь!

— Ясно-ясно, это у него истерика, опять накрыло осознанием, — быстро объясняю Артуру. — Он еще не смирился с тем, что оторван от мира, как тут новости про Париж… Сам понимаешь, слишком большие контрасты для его уязвимой психики.

Про свою психику я стараюсь молчать и показательно храбрюсь.

— Ничего, скоро попустит, — с полной уверенностью в своих словах успокаивает меня Артур. — Отдохнёт, выспится. Еды нормальной поест, воздухом хорошим подышит. И поедет с свою Францию как свежий огурец. А если будет сильно стрессовать, возьмем его на конюшни. Как говорит дед, нет такой болезни, которую бы хорошая лошадь не успокоила. К нам детей из всей области на месяц-два присылают подлечить — и это реально работает. В отличие от экстрасенсов.