Габриэль окинул девиц беглым взглядом и, выбрав смазливую блондинку, поманил к себе.

— Вечером зайдешь ко мне, — сказал он и щедро сыпнул монеты ей в ладонь.

В перерывах между постельными утехами девушка рассказала ему о часовне, посвященной Деве Марии. Эта святыня была построена на холме недавно, три-четыре года назад, но моряки заметили: если в ней помолиться, вернешься целым и невредимым из любого плаванья. Габриэль лишь отмахнулся от этих слов.

Неделя ушла у него на поиски нефа. Наконец выбор шевалье пал на судно, носящее имя святого Руфа — в аббатстве с таким же названием ему недавно спасли жизнь. Поторговавшись, Габриэль зафрахтовал места для себя, двух лошадей и нового оруженосца, которого без труда нашел в многолюдном Марселе среди искателей приключений. Однако дни, проведенные среди суеверных моряков, не прошли для шевалье даром: за день до отплытия он вспомнил о чудодейственной часовне и не поленился туда подняться.

***

Габриэль плыл второй месяц. Он испытывал раздражение. Уже позабылся первоначальный восторженный трепет, вызванный красотой бескрайнего моря. Теперь водная гладь навевала на него тоску, и шевалье с равнодушным видом пытался сосчитать барашки на волнах.

На судне было человек триста, в основном купцы и мирные паломники. Но среди них, спеша на помощь своим заморским братьям во Христе, плыли несколько рыцарей с оруженосцами и четыре дюжины сержантов с лучниками.

Наиболее состоятельные пассажиры разместились в крохотных каютах многоярусных надстроек на корме и носу нефа, остальной люд ютился в верхнем трюме или прямо на палубе. Лошади, подвешенные на широких кусках ткани, путешествовали в нижнем трюме: эта хитрость позволяла избежать перелома ног во время сильной качки. Но животные, едва касавшиеся днища копытами, испытывали страх, поэтому Габриэль часто спускался к своему роскошному дестриэ, чтобы успокоить его и подбодрить лакомством.

Первые дни шевалье и сам мучился от качки, но не так тяжело, как другие бедолаги, которых выворачивало наизнанку за борт корабля, а иногда и прямо на палубу. После этого страдальцам приходилось, напрягая последние силы, смывать рвоту под гневными окриками моряков, и все начиналось снова.

Пассажиры, не страдающие морской болезнью, развлекались иначе: азартными играми, кулачными поединками или просто рассказами из жизни, приукрашенными на все лады. Д’Эспри иногда присоединялся к забавам, но вскоре и они ему опостылели. Единственным достойным занятием для себя он счел размышления, коим предавался, устремив взгляд в бесконечный горизонт.

Кандия осталась далеко позади, и путешественники, уставшие от тоскливого однообразия, изрядно повеселели в предвкушении мгновения, когда они ступят на твердую землю. На Кипре ожидалась двухнедельная остановка. Однако вечерняя мертвая зыбь на воде внесла изменения в людские планы.

— Шторм! — крикнул капитан, и тревога отразилась в глазах пассажиров, пока еще слабо осознававших весь ужас предстоящего.

Первый шквал злобного ветра налетел, как всегда, неожиданно, за ним еще один, и еще. Горизонт исчез. Тяжелые высоченные волны, заслоняя весь мир, бились о корпус судна и рассыпались плотными каскадами брызг, унося очередную жертву в морскую бездну. Корабль норовил улечься в опасный крен, но команда натужными усилиями каждый раз выравнивала его. Вздыбленная белая пена, шипя, стелилась широкими ломтями, а обреченный неф стонал голосами исполинских чудовищ, сливаясь в адскую какофонию с беснующимся морем. Хлынувший водопадом дождь смешал небо с морем, да и сам воздух, казалось, превратился в воду. Всё слилось в единую фантасмагорию! Люди, оглохшие и захлебывающиеся, кружились в пространстве, отовсюду слышались душераздирающие крики бедняг, летящих за борт. А из трюмов сквозь задраенные люки, как из преисподней, доносилось отчаянное ржание испуганных лошадей.

Под утро шторм утих, но оказалось, что саркастичная природа дала людям лишь временную передышку перед вторым актом представления. Один парус удалось вовремя свернуть и хорошо закрепить, другой, разорванный в клочья, тоскливо свисал со сломанной реи. Надстройку на носу корабля снесло начисто со всем ее содержимым. Рулевое весло чудом оставалось невредимым, но в таком хаосе от него было мало толку. В полдень ужасная круговерть повторилась; с каждым выдохом море обрушивало на искореженное судно очередную исполинскую волну. Лишь к концу дня ветер затих и волны успокоились. Море под рассыпавшимися по небу яркими звездами терлось о борт корабля невинно и ласково, словно сытая кошка.

Наутро умытое дневное светило весело выглянуло из-за горизонта и солнечные зайчики засверкали на натертом волнами бушприте. Лишь люди, лежащие вповалку на палубе и в трюме, не разделяли ликования природы.

Габриэль очнулся от тяжелого забытья, не похожего на сон. У шевалье ужасно болела голова: бешеная качка плохо сказывалась на его еще слабом организме. Невероятно, но надстройка на корме, в которой находилась его каюта, уцелела. Покопавшись в перевернутых вещах, Габриэль выудил оттуда склянку со снадобьем брата Рено и сделал несколько глотков. Затем, стянув с себя мокрую одежду и оставшись лишь в брэ* и тонкой, до колен рубахе, вышел на палубу.

— Зря вы разделись! — услышал он голос за спиной и, обернувшись, увидел рыцаря; похоже, для него это было не первое морское путешествие. — Наше судно сейчас — удобная мишень для пиратов и сарацин. Ветра нет, а мы отбились от каравана, и нас наверняка отнесло к югу. Поэтому нападения следует ожидать в любой миг. Советую вам надеть кольчугу.

— Если я надену доспехи, то сдохну еще до появления врага, — покачиваясь и обхватив голову руками, прохрипел д’Эспри. Он ждал, когда подействует лекарство.

— Галера! — подтверждая пророчество незнакомого рыцаря, вскоре прокричал вахтенный с марса. И еще дважды: — Галера! Галера!

Бывалый рыцарь взял командование на себя. На его трубный призыв к оружию первыми откликнулись воины; они заняли указанные им позиции для абордажного боя. Остальные, суетливо похватав кинжалы, луки, ножи, а кто и просто дубинки, создали позади них вторую линию обороны.

— Жан, будешь прикрывать мне спину — надеть хауберк я уже не успею! — крикнул Габриэль оруженосцу.