Протопленое маленькое помещение с низким потолком, кажется, теряется в залежах искусно вывязанных вещей. Улыбчивая румяная продавщица средних лет внимательно выслушивает мои пожелания и споро выкладывает на прилавок искомое. Много мне не нужно — шаль-паутинку для Адель, теплую жилетку для Джо и четыре пары теплых детских варежек — что Лой, что Тайра пока не понимают цены вещам. Для нового члена семьи я приобретаю крошечные пинетки нейтрального зеленого цвета и, ожидая свой товар, внезапно замечаю кое-что интересное.

— А покажите тот шарф, пожалуйста.

Кажется, продавщица удивляется, но виду не подает — снимает с самого верха узкую шерстяную ленту и протягивает её мне.

— Такую вязку у нас не берут почему-то, — сообщают мне, но я уже качаю головой, понимая, что знаю будущего хозяина этой вещи.

— Заверните, пожалуйста, — прошу и нервно оглядываюсь на дверь: пять минут подходят к концу, а с Максвелла станется зайти узнать, в порядке ли я.

День Отца — семейный праздник и дарить подарки полагается только членам своей семьи. Но… почему-то мне не дает покоя мысль, что я могу оставить без подарка Риндана. И, хоть я не обязана его одаривать, но это желание настолько сильное, что сопротивляться ему даже как-то не хочется.

Инквизитор все-таки выводит меня на центральную улицу и я даже получаю удовольствие от происходящего. Громкие зазывалы уже не смущают, а толкотня и суета придают контекст событийному ряду. Мы не спеша проходим мимо уличного театра, на пару минут замираем перед детской каруселью, а в финале неприлично долго слушаем одинокого скрипача, оказавшегося на ярмарке не иначе как чудом. Тонкие, пронзительные звуки скрипки трогают за душу и я вслушиваюсь в каждую ноту, пытаясь понять тот скрытый смысл, что вкладывает в музыку невидимый под маской музыкант. Риндан стоит рядом и, подняв на мужчину взгляд, я внезапно наталкиваюсь на ответный. Максвелл серьезен — ни привычной иронии, ни ехидцы. В зеленых глазах плещется задумчивость, в небольшой пропорции смешанная с грустью. Мне очень хочется узнать, о чем думает мужчина, но, осознав, что сейчас не время и не место, я лишь позволяю себе дотронуться пальцами до его щеки и ободряюще улыбнуться. Этот жест не остается без ответа — его рука на моей талии на миг напрягается, прижимая меня крепче к мужскому телу, а инквизитор отводит взгляд, оставляя меня в неведении.

Домой мы возвращаемся в тишине. Все так же прижимая меня к себе, Риндан смотрит в окно, а я пытаюсь понять.

То, что Максвелла что-то заботит, видно невооруженным взглядом. Это было ясно ещё в гостинице — и исписанные листы бумаги явное тому подтверждение. А хотя, ему действительно есть чем заняться — убийство Вермейера, да ещё, небось, своих дел хватает.

И я не выдерживаю.

— Риндан… — осторожно касаюсь его руки, — ты…

— Да, много навалилось, — усмехается он, одаривая меня уже привычной порцией иронии, — не знаю, за что хвататься в первую очередь. Что, так заметно?

— Заметно, — киваю я, — тебе нужно отдохнуть.

Но Максвелл упрямо качает головой:

— Не выйдет. Сейчас приедем — нужно будет пару звонков сделать. Не дает мне кое-что покоя по одному моему делу… хочу выяснить.

— Ты по поводу убитого инквизитора?

— Нет, там другое.

Максвелл явно не хочет говорить и я не собираюсь настаивать. Кладу голову ему на плечо и прикрываю глаза, старательно игнорируя легкую тошноту от тряски. В Нойремштире улицы вымощены брусчаткой — куда уж лучше, чем грязь месить — но, признаться, я была бы рада привычной дороге.

Когда экипаж тормозит у гостиницы, Риндан не торопиться выходить — вначале выглядывает в окно и лишь потом, подхватив свертки, открывает дверь. Удивиться я не успеваю — мне помогают выйти из дилижанса, а Максвелл, вручив наши приобретения швейцару в темной форме и бросив тому пару фраз, оборачивается ко мне.

— Мейделин, мне надо ненадолго отлучиться, прости. Хочу кое-что проверить.

Спорить я не смею.

— Когда тебя ждать?

— Постараюсь поскорее. К ужину должен быть.

Не в силах придумать достойный ответ, я киваю. Риндан ободряюще улыбается и, повернувшись, почти сразу исчезает в сгустившихся сумерках.

— Мисс, прошу за мной, — голос швейцара так же неприметен, как и он сам. Я даже лица бы его не вспомнила, случись нам столкнуться где-нибудь в городе.

Специально таких подбирают, что ли…

Я поднимаюсь вслед за мужчиной по лестнице. Тот галантно пропускает меня вперед и, щелкнув замком, отворяет дверь.

— Если хотите, прикажу подать ужин.

— Не стоит, — качаю головой.

— Возможно, легкие закуски?

— Нет, — я все-таки оборачиваюсь, — благодарю.

— Если что-то понадобится, обращайтесь.

Ответа служащий не ждет — закрывает дверь, оставляя меня в комнате.

На то, чтобы переодеться, много времени не требуется. Набросив другое платье, я ополаскиваю лицо под струей прохладной воды и перекалываю волосы. Тяжелые пряди не хотят укладываться в привычный узел — отпущенные на свободу, они почти достигают талии. В итоге я сдаюсь — заплетаю косу, на удивление, получившуюся достаточно толстой, и закалываю её шпильками, уложив вокруг затылка. В новом образе мне непривычно, поэтому я ненадолго замираю перед зеркалом, пытаясь привыкнуть к отражению. Отражение послушно замирает вслед за мной, показывая глядящую из глубин зеркала сероглазую женщину. С новой прической я кажусь старше, строже — и, кажется, даже подмечаю тонкий излом морщинки под левым глазом.