— О-от-т-куда ты узнал?

— Думаешь, за столько лет совместного времяпрепровождения с тобой я ничего не почувствую? Не пойму, что тебе плохо? Не увижу, как ты страдаешь? Тут и без слухов было все предельно очевидно. Я знал обо всем с той самой совместной встречи у психотерапевта! Потому что я тебя хорошо знаю, Джозефин Коулман! Как облупленную. Однако… Как выяснилось, не знаю, потому что нет больше той девушки, которую я так искренне когда-то полюбил, ты совершенно другой человек, которого я просто не знаю и знать, если честно, не хочу. Скорее всего, я бы давно узнал про измену, если бы не был так ослеплен тобой, если бы я не доверял тебе настолько сильно. Я видел, что ты резко изменилась, чувствовал твой холод, но продолжал себя каждый раз убеждать, что это все временные трудности, рутина. Меня, доверчивого кретина, предупреждал даже Адам Холд и не раз. Во время командировки… После того как у нас украли документы, он не раз предлагал вернуться незаконным способом обратно в Бостон, плавно намекая на тебя, на нашу семью. Но я не верил ему! Не мог… Никого бы и ни за что не стал слушать! Я верил только тебе. И любил только тебя… Люблю до сих пор, а это ненормально. Так не должно быть, ведь я уважающий себя мужчина. И что самое ужасное, я даже обижаться на тебя не могу. Это же были мои ожидания, не правда ли? Вот только здраво начинаю понимать, что без доверия я вновь никогда не свяжу с тобой больше ничего общего. Единственное, что нас объединяет на всю жизнь — это сын.

Дэвид обхватывает лицо руками, тяжело дыша, когда я готова прямо сейчас провалиться сквозь землю от всех его правдивых и заслуженных слов в мой адрес.

— Я знаю тебя, Джозефин! И я тебя, черт побери, не могу ненавидеть! Не могу, а должен бы. Я не хотел мстить ему, понятно? Я хотел убить тебя! Просто убить!

— Мне жаль… Я и сама бы себя удавила, если бы не Джеймс…

Приподнимаюсь на ватных ногах, придерживая тело за край стола. Чувствую, что проглоченный кусочек омлета резко подкатывает к горлу в порыве вырваться наружу.

Молча добираюсь до входной двери, решив, что мне нужно отсюда убраться, чтобы выплакать все, что скопилось. Еле сдерживая подступивший новый слезный поток, далеко не с первого раза по наитию нахожу дверную ручку, ибо все плывет перед глазами, размывая перед собой видимость с каждой секундой все больше и больше. Пора убираться отсюда. Не могу…

Приближаясь к машине, толком даже не успеваю отворить дверь салона с водительской стороны, как меня резко и властно разворачивают крепкие мужские руки, ухватив за плечи.

— Пожалуйста, не надо, — пытаюсь обессилено отпихнуть от себя человека, не сразу поняв, кто передо мной стоит, и, не удержавшись, позволяю себе разрыдаться в голос, сотрясаясь всем телом.

— Не плачь… — услышав родной голос Дэвида, ощущаю неимоверную слабость. Сгребая меня в охапку, предупреждая падение, которое случилось бы всенепременно, если бы не его хватка. — Не плачь, пожалуйста.

— Дэвид, я знаю. Я все знаю. Я так виновата. Мне нет прощения, — уткнувшись носом в грудь мужу, вновь начинаю захлебываться собственным горем. — Я так больше не могу… Это слишком даже для меня.

— Иди ко мне, — подхватив меня, отрывает тело от земли, словно я ничего не вешу. Неся бережно в дом, обнимает у порога еще крепче прежнего и поглаживает ласково мои спутавшиеся волосы.

Не знаю я, сколько времени мы простояли посреди гостиной в объятиях друг друга, однако все это продолжается еще и еще. Мои тяжелые всхлипы здесь и сейчас заглушают всю воцарившуюся тишину, казалось, уже нежилого дома, в котором раньше всегда царил дух радости и жизни. Мои плечи, словно почувствовав родное тепло, с каждой минутой приподнимаются все чаще, тело вздрагивает, силясь, чтобы успокоиться, а руки дрожат. Одна рука сейчас прикрывает рот, чтобы не закричать от бессилия, а другая удерживает Дэвида то за плечо, то за шею, хватаясь за мужчину, словно за спасательный круг, мой приплывший плот.

Полностью отдавшись эмоциям, я не могу оторваться от тепла этого человека, который по непонятным причинам, решил успокоить и поддержать ту, кто безжалостно предала его. Мне страшно нарушать сложившуюся идиллию, то, как Дэвид трепетно и неистово продолжает поглаживать мои волосы, спину. Вдруг, полностью отстранившись от меня, он молча и крайне аккуратно достает из кармана платочек, бережно вытирая следы моей истерики, что вызывает мгновенно новый поток слез. Челюсть трясется как осиновый лист на ветру, содрогаясь от незаслуженной ласки.

Продолжая молча приводить меня в порядок, Дэвид убирает платок и оборачивается, пристально глядя меня прямо в глаза. В его взгляде здесь и сейчас читается неприкрытая боль, а в глазах стоят намертво прибитые слезы, словно застывшие на этом красивом и добром лице навечно. Минута. Еще… Сняв свои очки, он медленно приближается ко мне, утыкаясь своим лбом к моему, тяжело вздыхая. Обхватив мои щеки руками, он говорит то, отчего сердце делает кульбит, вызывая секундную остановку:

— Я не хочу, чтобы ты себя так убивала. Нет. Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива. Никто, слышишь, никто не стоит твоих слез, Джози. Никто, глупенькая. Я всегда был и останусь в твоей жизни, моя маленькая девочка. Помнишь, я сказал тебе однажды, что никогда не брошу тебя в трудную минуту и всегда буду спасать от всех, что бы ни случилось. Если… Если с тобой что-то случится, я… Я не переживу этого.

— Дэвид. Прости… Я не заслуживаю тебя… — крепко-накрепко обнимаю своего самого близкого человека, заменившего мне в свое время семью. — Что бы ни случилось. Дэвид, я никогда в жизни не посягну на твое счастье. — проговариваю с хрипом не своим голосом, больно вдыхая воздух грудной клеткой. — Буду изо дня в день молиться, чтобы ты простил меня. Я не заслуживаю. Нет. Нет… Ты должен быть счастлив!

— Я давно простил тебя. Увы, но ты крепко въелась мне в душу. Так, что клещами не вытащишь.