Девятнадцатилетняя Лесанка — то что я много старше не замечали, здесь все выглядели взрослее — оказалась единственной родной дочерью форда Жьяра и, как полагается по всем канонам, ее отец был озабочен тем, что девочка растет без женского внимания. И привел мать её… Терезу. С дочерьми. А потом погиб — несмотря на принадлежность к благородному сословию, он торговал разными механизмами, и сгинул в Золотых Песках, когда отправился с товаром в сторону горной гряды. Тут бы помечтать, что сгинул не окончательно, но с тех пор прошло почти десять лет — и никто не вернулся.

А положение Лесаны — теперь мое — ухудшалось с каждым годом. И сейчас она-я оказались на уровне самых обычных служанок, которых в этом богатом доме было немало.

Как девушку практичную и быстро думающую, меня тут же заинтересовала ситуация с семейными богатствами. Хозяйка не работала и не торговала — значит пожинала накопления. И что-то сильно я сомневалась, что родной дочери из них ничего не должно было достаться.

Запугать ребенка и вырастить из нее забитую служку в такой ситуации было легко — в отсутствие кровных родственников и внимательных соседей. Но я-то могла подумать о других возможностях.

Вот только мыслям о поверенных, завещаниях и защите своих прав, как и мыслям о том, куда делась настоящая Лесана — неужто на мое место? как она выживет в условиях еще более жесткой Москвы? — суждено было пока остаться лишь ростком, не разросшимся в молодое древо. Потому что меня завалили обязанностями так, что я вздохнуть лишний раз не успевала, не то что подумать о собственной судьбе или переменах в ней.

А уходить, гордо задрав нос, не зная местности и законом, я пока не была готова — уж точно не в отсутствие цели и направления. Потому что считала — уходят не откуда-то, а куда-то. И желательно туда, где найдется один человек — или кто он такое — которому я сначала расцарапаю морду, а потом заставлю отправить меня домой.

В поместье Жьяр мое утро начиналось раньше всех — с растопки дома и чистки всех медных, железных, металлических штук на которые указывала «щедрая» рука хозяйки. Чистить следовало отвратительно пахнущей смесью от которой слезились глаза, а после натирать специальной ветошью — до боли в онемевших пальцах.

Затем подавала завтрак.

Помогала с уборкой.

Кормила свиней… и да, чесала их. Для этого следовало выбрать удобный камень с гладкими краями и водить им по спине довольных хрюшек. Не знаю, может они от этого вкуснее становились, но я не отказывалась от подобного «удовольствия». Это было хоть какой-то передышкой.

А потом снова ныряла в обязанности.

Сортировка белья — стирал его устрашающего вида автомат, и я бы никогда тому не доверила ничего. По моим ощущениям он жрал его, а не делал чистым.

Глажка.

Роль «принеси-подай-сделай» у молодых фру — Катержины и Илоны. Те оказались адскими стервами и регулярно выдавали в мою сторону не только противоречивые задания, но и щипки, и гадости.

— Ох, какие у тебя отвратительные распухшие руки. Спрячь их, а то меня стошнит!

— От тебя воняет — меняй одежду, прежде чем подходить к нам.

— Кто так ставит чайник? Ни манер, ни осанки — деревенщина!

Меня это не задевало. Не то что я была бесчувственной — просто в отличие от сказочной Золушки, витающей в облаках, хорошо понимала подоплеку всей этой истории и причины их поведения. Это в своей реальности я и правда оказалась предельно наивна… здесь же мне приходилось быть настороже и оставаться максимально рассудительной и хладнокровной.

Пока что удавалось.

Вечера у меня были заняты нескончаемыми хозяйственными поручениями, что выдавала домомучительница, так что спать я ложилась за полночь — и снова подъем до рассвета.

Подобный режим имел единственный плюс — позволял привыкнуть к этому миру и не давал мне времени скатиться в истерику. Потому что стоило мне подумать, что это и есть моя дальнейшая возможная жизнь, что я больше не увижу своих близких, я больше не буду полноправным членом общества и обречена на подобный бред, как в горле разрастался такой комок, что я переставала дышать.

Хотелось орать, визжать и крушить все вокруг, вопрошая небеса, за что мне такое…

Но я выдыхала и шла чесать свиней.

Так прошло шесть дней. И только на шестой я поняла, что далеко не так наблюдательна, как мне казалось.

Меня отправили в лес собрать ягоды, потому что фру захотелось пирожных с «василами» — круглыми и голубыми, как шепнула мне повариха и протянула железный кругляш на цепочке.

Я недоуменно посмотрела на него.

— Что это?

— И это запамятовала? — ру Шион всплеснула руками, — Говорила же тебе — лекаря надо навестить.

— Да поздно уже, — вяло отмахнулась.

— Это «нАйденник», чтобы в лесу не затерялась и домой вернулась.