В гостиной шумело «ополчение», пили самогон и настойки, закусывали солеными огурцами и грибами да строили планы нападения на Радона. Среди мужчин, — Антония, лесника Василия, оборотня Кириака и мага Юлиана, — блистала мрачной красотой Наина в цыганском платье красными цветами, с крупными серьгами в ушах. Она ревниво поглядывала на пьяненького Антония, сидящего в старом отцовском кресле. Говорил он о войне, но думал о любви, улыбался мечтательно и опрокидывал в рот настойку.

Маша участия в их попойке не принимала, поэтому он часто отвлекался, выходил, интересовался, все ли нашли женщины для удобного быта. Со времени смерти матери в доме женщины не жили, все под холостяцкие руки приспособлено.

— Ты, Мария, думаешь, что тут комфорт, как в доме у Радона, который тебя перед всем кланом госпожой назвал и пьянки в твою честь устраивал, — продолжила ведьма действовать на нервы Маше. — Нетушки, накоси выкуси! Крюковы природные бобыли, нахлебаешься ты с Антошкой…

— Тетя Селена, давайте я помогу, — Маша отошла от окна и принялась расправлять одеяло на постели, пока ведьма взбивала тяжелые, удушливо пахнувшие подушки. — Я люблю Антония и он меня любит. С кем же мне жить, если не с ним?

Тетка наклонилась ближе к девушке и, дыша чесночным запахом, прошептала предупреждающе:

— Наину из дома гони поганой метлой, поняла? Она с Антошкой была, сама призналась, а мне признаваться не надо, я без нее все вижу, глаза у волчицы масленные на Антона. Ей с пятью мужиками сожительствовать мало было, она на шестого накинулась. Гадина эдакая! Вопрос ребром поставь, мол, я или она…

Маша поспешно пошла в гостиную, на щеках ее горел румянец, будто ее отхлестали за наивность. За столом не осталось ни одного трезвого, все выкрикивали свое, никто никого не слушал, давали обещания одно другого несбыточнее.

Схватив бутыль с самогоном, стоявшую перед ведьмаком, Маша швырнула ее на пол. Та не разбилась, каталась туда-сюда, выливался из нее ведьмаковский самогон.

— Хватит уже пить, отдыхать пора, — сказала Маша сухо, бросив быстрый взгляд на Наину. — Сам же говорил, завтра в дальний путь идти…

Антоний обнял Машу за талию и усадил ее, упрямую, к себе на колени. Она сначала слабо вырывалась, потом смирилась, даже закинула ему руки на плечи и прижалась щекой к его горячему лбу. За столом вмиг все протрезвели, потому что пьяными и не были, — храбрились друг перед другом, — неудобно было фальшивить в присутствии дочки священника.

— Радон засел в Медвежьем углу, — заговорил ведьмак, обращаясь к Маше. — Выкуривать его оттуда придется долго. У него везде ставленники и связи. Поэтому мы собрались, чтобы план согласовать…

— Не слышу ничего, кроме бесполезных криков, — заметила Маша, косясь на Наину, высасывающую мякоть из соленой помидоры, сидела она по правую сторону от Антония. — Наину с собой возьмете? Если она с вами, то и я…

— Маша, Наина храбрый воин, знающая повадки оборотней, заполучить такую союзницу редкая удача, — объяснял ведьмак тихо, поглядывая в глубокий вырез Машиного платья. — Она нам нужна…

— А я не нужна, значит? — Маша расстроилась совершенно и не скрыла этого. — Может научишь меня мечом махать или засады устраивать, м? — Она резко встала, решительно отстранив от себя Антония, и пошла в душно натопленную комнату.

За ней, оставив друзей за столом в недоуменном молчании, пошел ведьмак. Для него застолье было закончено. Он стянул с себя черный свитер, сел на стул и принялся расшнуровывать военные ботинки, глядя на Машу исподлобья. Странное дело, он чувствовал себя виноватым, но не хотел этого признавать, — неужели Маша думает, что он теперь будет сидеть возле ее юбки?

— Ну чего ты обиделась? — сказал он, сопя. — Сама же посылала меня к дубу, говорила, что я достоин. Все имеет свои последствия. В Предгорье не место двум вожакам, это бесконечная война, беды, смерть…

Маша подошла к нему так близко, что коснулась грудью его лица, и сказала холодно:

— Сказка кончилась, началась жизнь, наша с тобой, и в ней тоже нет места двум женщинам. Прогони Наину, Антон, она тебе не друг!

— Она мой союзник! — замерев с ботинком в руках, ведьмак раздраженно сузил глаза. Не ожидал он от хрупкой и ласковой Маши такого напора, и не привык к любовным разборкам. — Я о ней иначе не думаю. Думал бы, тебя за собой не притащил, не сидел бы сейчас здесь…

— Ну спасибо, что сидишь! Мне тебе может в ноги поклониться? — горько усмехнулась Маша, запуская в поседевшие волосы Антония тонкие пальцы и вскинула ему голову. — Антон, я же за тобой без оглядки пошла, отцу наперекор, а ты не хочешь уступить мне самую малость…

— Ладно, подумаю я. Ляжем спать. Утро вечера мудренее, — устало вздохнул ведьмак.

В постели они помирились быстро, уснули счастливыми любовниками, а проснулись оттого, что кто-то безжалостно стянул с их обнаженных тел одеяло. Под этим самым одеялом, тяжелым и теплым, спали еще Иван с Мариной, оно спасало их от зимнего холода, частого гостя в старом коттедже с щелями в оконных рамах.