Асни подошла к нему, утерла влагу на его лице тыльной стороной ладоней.

– Я понимаю, милый. Тяжело терять все, что было у тебя. Но очень мало цивилизаций выживает. Это воля Вселенной, какой бы она ни была, и неизбежность. Естественный отбор. Ты должен помочь нам победить Пожирателя Миров, чтобы дать больше шансов другим мирам выжить.

– Я готов!

Девушка ласково улыбнулась и обняла его.

* * *

Необыкновенно то чувство потери, когда гибнет все, что знал, к чему привык, как к единственно реальному, что было в жизни.

Отчего не ходить в походы,

И на подвиги не пускаться,

И не странствовать года за годом,

Если есть, куда возвращаться?

Отчего не поставить парус,

Открывая дальние страны,

Если есть великая малость –

Берег Родины за туманом?

Отчего не греметь оружием,

Выясняя вопросы чести,

Если знаешь – кому-то нужен,

Кто-то ждет о тебе известий?

А когда заросла тропинка,

И не будет конца разлуке.

Вдруг потянет холодом в спину,

Для чего?.. И опустишь руки…

Лабеан замолчал, а многострунный музыкальный инструмент на его коленях продолжал звучать все тише и тише. Курт сидел за столом из медового дерева под небесным сводом потолка и беззвучно рыдал. Остальные молчали. Асни, Анарх, Ярослав. Позади были тяжкие испытания, но впереди – еще страшнее пугало будущее, и от этого крупицы неуверенности закрадывались в души воинов. Неопределенность внушала беспокойство. Враг столь силен, что способы совладать с ним уменьшались с каждой встречей.

Анарх заговорил:

– Еще несколько средних миров пали, растерзанные Пожирателем. Он мстит за свое изгнание, устроив эту бессмысленную резню. В Лимбе нарастает беспокойство, которое может сыграть нам злую службу. Командиры портальных крепостей, подстрекаемые неизвестным злодеем, затеяли возню. Я чувствую, что и в Лимбе скоро будет жарко.

– Ты знаешь что-нибудь о других сталкерах? – спросила Асни. – Мы все делаем очень медленно, потому что нас мало.

– Я постараюсь решить этот вопрос, – колдун говорил неуверенно. – В любом случае, не питайте иллюзий относительно успеха…

– Да уж, – заметил Ярослав. – Обнадеживает.

Лабеан прокашлялся и сказал:

– У меня есть сведения о мирах, где мы сможем найти поддержку. На них, мой господин, можно будет опереться в случае нападения на Лимб.

– Любая помощь нам необходима. Лаби, друг мой, идем сейчас же.

Они вышли из гостиной и в ее стенах на пару минут повисла тишина. Асни переводила взгляд с Курта на Ярослава и обратно. Мужчины сидели за столом молча и пристально разглядывали друг друга. Росский солдат в белой шелковой рубашке и замшевых серых брюках скрестил пальцы перед собой, опершись на локти. Норвежец в пестром камзоле и просторных шароварах, сжав кулаки на коленях, сидел прямо.

– Ярослав, значит… – тон Курта был сух и безжизнен.

– Курт, значит… – Ярослав криво усмехнулся.

Девушка поднялась, протяжно потянулась всем телом, скрипя кожей куртки, оперлась ладонями на стол, нависая над ними, и неожиданно строго и грубо проговорила:

– Я иду на новую охоту. Медлить нельзя. Оставляя вас здесь, надеюсь, что вы будете хорошими мальчиками и не покалечите друг друга.

Оба парня посмотрели на нее и лица их смягчились.

– Вижу, что услышали, – коротко сказала Асни и вышла в сторону прихожей.

Их взгляды снова перекрестились, будто шпаги над столом.

– Любишь ее, я вижу, – с досадой промолвил Курт.

– И ты, смотрю, неравнодушен.

– Понимаешь же, что ни тебе, ни мне ее не удержать.

– Наслаждайся моментом. Бери от жизни все – она слишком коротка, чтобы лишать себя чего-то.

Норвежец откинулся на спинку стула.

– Вы, русские, хитрые, – сказал он. – Всю историю ваш народ надеется на везение и, самое удивительное, что оно вас не подводит.

Ярослав тоже принял расслабленную позу и всплеснул руками.

– Ах, эти западные пересуды. Как бабки старые, сплетни собираете, а больше сочиняете. Ты не представляешь даже, какое тяжкое бремя – быть росом. Этот ваш Мировой Жандарм лезет везде, сует нос свой во все дела мировые. Война – это его жизнь. Пока где-то на планете идет война, он живет…

– Да вы своей красно-коричневой заразой половине мира мозги запудрили. И вечный бой, покой нам только снится, кричите. Ваша свобода не лучше рабства. А репрессивная машина людей перемалывает не хуже любой войны.