Я вздыхаю. Из этого ничего не выйдет.

Я осторожно поднимаюсь на ноги, все ещё обутая в серебристые туфли-ходули, и решаю отправиться на прогулку. Кого волнует, что я выгляжу нелепо в модных туфлях и шортах для бега? Данте занят со своим отцом и всё равно не увидит меня.

Я стараюсь идти по коридору как можно тише, но, по-видимому, невозможно идти тихо на каблуках по мраморному полу. Будто я играю на барабанах. Я достаю мобильник и пытаюсь дозвониться Мие, но вызов сразу же переключается на голосовую почту. Я уже скучаю по ней и размышляю о том печальном факте, что у неё нет лучшей подруги. Так как я недавно потеряла свою собственную лучшую подругу, я могла бы предложить ей свою кандидатуру.

Я пишу маме, а потом получаю от неё три быстрых ответа. Она злится, что я не позвонила ей сегодня. Но я не в настроении разговаривать. Я слишком нервничаю из-за сегодняшнего Государственного ужина. Или как там называется ужин в присутствии премьер-министра.

Я пишу Мие.

Я даже пишу моей бабушке, которая ненавидит печатать сообщения на своём телефоне-с-большими-кнопками-для-пожилых-людей.

И тогда я понимаю, что опустилась на самое дно.

Я жалкая.

Какой человек не может развлечь себя в течение нескольких часов? Кого волнует, что это чужая страна, и я не знаю языка?

Я возвращаюсь в свою комнату как можно изящнее в этих ходулях и переодеваюсь в кроссовки. Я собираюсь посмотреть город, если это не убьёт меня. А такое стечение обстоятельств вполне возможно. Потому что я здесь никого не знаю. И я не говорю на этом языке. Ну и что?

Я выхожу из Старого Дворца, и никто не задаёт мне вопросов. Не то чтобы это входило в их обязанности как моих телохранителей, но я всё время ожидаю, что кто-то спросит меня, что я, чёрт возьми, делаю в таком фантастическом месте. Но это не так. Я оглядываюсь по сторонам. Не похоже, чтобы за мной следил охранник. Но меня это не удивляет. Данте обещал больше так не делать.

Я одна.

Действительно одна.

И внезапно я чувствую себя очень-очень одинокой.

Я захожу в случайный магазинчик, где продают безделушки — выдуваемые стеклянные фигурки. Я хожу, как будто нахожусь не в чужой стране, а дома. Потому что настрой — это наше всё. Если я буду действовать уверенно, то и буду чувствовать себя уверенней, ведь так?

А потом я вижу маленькую зеленую стеклянную морскую черепаху. И я знаю, что Бекка хотела бы иметь её в своей коллекции. Она собирает черепашек с детского сада. По последним подсчетам, у неё их было 453. Её отец построил для них целую стену полок в её комнате.

А эта черепашка подошла бы ей идеально. Она грызёт оливковую ветвь. Разве это не прекрасно? Я могла бы купить её и отправить ей как своё личное предложение мира с оливковой ветвью. Если она не истолкует это как черепаху, ПОЖИРАЮЩУЮ моё предложение мира, что было бы не так круто. Но я могла бы добавить записку. Извиниться ещё раз и на этот раз, когда она увидит милое личико черепахи, она, конечно, простит меня.

Несомненно.

Я плачу за крошечную безделушку кредиткой моей мамы. Я имею в виду, конечно, это тоже классифицируется как чрезвычайная ситуация. И она стоит всего лишь несколько евро. Я не совсем уверена, сколько это в долларах США. Но маме, конечно, всё равно.

Несомненно.

И я должна перестать говорить «несомненно».

Я снова прохожу по причудливому маленькому мощеному тротуару, смотрю на витрины и маленькие тележки. Сумасшедшей старой цыганки сегодня здесь нет, от чего я почти чувствую облегчение. Я не уверена, что достаточно храбра, чтобы пройти мимо неё без Мии.

Я покупаю маленький пакетик горячего миндаля в сахаре, опять же с помощью кредитки моей мамы. И нет, это не чрезвычайная ситуация, но она, несомненно, не хотела бы, чтобы я голодала.

Блин. Я опять сказала «несомненно». Что со мной происходит?

Я решаю, что лучше оставить мамину кредитную карту в своей комнате до тех пор, пока не вернусь домой, чтобы не было соблазна использовать её снова.

Отличная идея.

Я спускаюсь на пляж и стою у края воды, жуя свои орехи и наблюдая, как величественное море накатывает волнами вперёд и отступает назад. Это гипнотизирует и завораживает. И так прекрасно.

Здесь так спокойно, так тихо. И это заставляет меня снова осознать, насколько я одинока. Я бы с удовольствием сделала фото и отправила Бекке, но я не могу. Поэтому вместо этого я делаю снимок и отправляю его маме.

«Это прекрасно, дорогая. Ты пользуешься солнцезащитным кремом?»

Она такая замечательная мама.

Я кладу телефон обратно в карман, а затем навостряю уши, когда слышу, как кто-то говорит.

Я оглядываюсь по сторонам, но никого не вижу. Но мне интересно. И я здесь совсем одна. Поэтому я оборачиваюсь и иду вперёд, чтобы найти говорящего.

Я стою за углом старого, неиспользуемого сарая спасателей и вижу Нейта, высокомерного, грубого как чёрт Нейта, говорящего по своему мобильному телефону. Он бледен, как всегда, и его нос вздёрнут, хотя у него нет ни единого повода выглядеть снобом, потому что вокруг ни души. Я решаю, что это просто его естественное состояние. А затем перемещаюсь немного вперед, чтобы услышать, о чём он говорит. Мне любопытно. Его лицо морщится, как будто он зол или расстроен. И так как он мне не нравится, я хотела бы знать, что его взбесило.