— Орать-то зачем? Я такими темпами до ваших омаров могу вообще не дожить, — возмутилась я и попыталась выдернуть из клешней упыря свою руку.

Попытка обернулась крахом, и мы с "Марфой Васильевной" настороженно прищурились:

— А чего это вы руки распускаете? Вцепились в меня, понимаешь, как нимфетка в статуэтку "Оскара". Немедленно прекратите.

— Еще чего, Антипенко, — прогудел шеф, продолжая тащить меня с ослиным упрямством вперед. — Вас же без присмотра оставлять нельзя. Или нос себе разобьете, или шею свернете.

— А вы что, за меня переживаете?

На миг мы с "Марфой Васильевной" даже сопротивляться перестали, настолько шокирующим было это откровение. Но это продлилось всего лишь миг, потому что босс тут же вернул себе амплуа упыря и злыдня, самоуверенно провещав:

— Да знаю я эти ваши штучки, Антипенко. За вами глаз да глаз. Вот сейчас навернетесь с поребрика, а потом будете меня не только "секьюритизацией активов" шантажировать, но и заставите за износ и амортизацию платить.

У меня от неожиданности случился нервный тик одного глаза. Это он кого так обозвал? Опустив голову вниз, я критично посмотрела на свои нижние конечности, потом подняла на Люциевича страшный, как увядшие надежды, взгляд и как озмеегорынничалась:

— А чем это вам мои ноги не понравились?

— Почему не понравились? — вытаращился на меня этот гад.

— Износ, значит? — подняла я свою левую ногу. — Амортизация? — переступила и показала правую. — Сейчас я вам портфель ипотечных кредитов организую.

И на этой жизнеутверждающей ноте я подло подвернула каблук и начала гордо падать.

В какую спортивную секцию родители в детстве водили Люциевича — не знаю, но Шаолинь по нему плакал. Приняв неизвестную мне ранее позу "атакующий упырь", этот подпольный ассасин антихристовской наружности умудрился извернуться и поймать нас с "Марфой Васильевной" почти у самой земли. И что самое странное — в обе руки.

Ужас.

Ну, чтоб вы понимали весь масштаб катастрофы — остановить мой "крестовый поход" еще никто не пытался, а этот не только дерзнул, но еще и смог.

И вот пока мы с двумя первыми буквами моей счастливой звезды тихо офигевали, наглые и, как оказалось, надежные руки босса зачем-то прижали мое безвольное тельце к его, скажем так, почти богатырской груди.

— Вы целы? — хрипло уточнил А.Л. Люциферов, а затем зачем-то попытался ощупать пальцами те места, которые его блудливые конечности держали.

Я была против, а подлые гормоны и "Марфа Васильевна" — "за", поэтому общим коллегиальным решением они взяли и лишили меня права голоса.

— Антипенко, надеюсь, вы молчите не потому что задумали очередную подлянку? — ускоряя шаг, потащил меня куда-то чертобосс.

Некстати вспомнилась сказка о Мухе-Цокотухе и паучке, который ее в уголок всем понятно зачем поволок.

Зачем и куда меня волок Люциевич было непонятно, поэтому назревал животрепещущий вопрос:

— А куда это вы меня несете?

— В ресторан, — буркнул босс. — Тут метров сто осталось, — добавил он, а я не сдержалась и, подняв ноги, язвительно подметила:

— Я, между прочим, могу и сама туда дойти. На своих изношенных амортизаторах.

Шеф шумно выдохнул, зачем-то посмотрел на мои торчащие из-под подскочившей юбки коленки, обтянутые капроновыми чулками, а затем нервно выдал:

— Заткнитесь, Антипенко, или я вас сейчас поцелую.

Честно? Я настолько растерялась, что даже испугаться не успела.

— С чего это вдруг? — изумленно уставилась на шефа, который, мрачно насупив холеную морду, вдруг отчебучил:

— Потому что когда я смотрю на ваши амортизаторы, начинаю представлять то, что вы имели в виду под портфелем ипотечных кредитов, и у меня возникает стойкое желание пойти и устроить вам внутренний аудит.

Озвереть. Люди добрые, а что это такое происходит?

— Вы же еще даже не пили, — опешила я.

— Вот именно, — озадаченно согласился Люциевич, никак не реагируя на мои попытки побыстрее с него слезть. — Вы на меня плохо действуете, Антипенко.

— Намекаете на то, что глядя на меня, думаете о пороке и разврате?

— Нет, скорее, мечтаю о размножении.

— Слушайте, у нас, между прочим, деловой ужин, — опомнилась от первоначального шока я. — Поэтому не будем смешивать работу и личное. Котлеты — отдельно, омары — отдельно.

А.Л. Люциферов осторожно опустил меня на землю, непринужденно одернул мою юбку, поправил узел галстука на своей шее и нагло так заявил:

— Не будем, Антипенко, делить клешню еще невареного омара. Кстати, мы пришли.

Он вежливо указал взглядом направление, и я угрюмо уставилась на вывеску ресторана, гласящую ярким неоном: "Клешни и щупальца".