Хотела бы я, чтобы в нем жили только Ронан и Шарлотта. Даже снобизм Ларса был бы прекрасен.

Кто угодно, только не он.

Холодный пот выступает у меня на лбу, и требуется все силы, чтобы не ерзать, не бежать, не вырыть яму и не исчезнуть в ней.

Требуется вся сила воли, чтобы стоять на месте, когда он шагает ко мне.

Эдрик крупный мужчина, даже больше, чем его сын, и из-за титула его присутствие, кажется, душит все, что находится поблизости.

Он останавливается передо мной, и легкая улыбка растягивает его тонкие губы.

— Тил, приятно тебя видеть.

Я не могу сказать о том же.

Информация, которую я только что узнала — тот факт, что он, вероятно, не биологический отец Ронана, — должна радовать меня, потому что это падение этого человека. Неделю назад, наверное, так бы и было.

Теперь нет.

Теперь все, о чем я думаю, это боль Ронана.

Как и когда, черт возьми, я начала осознавать его боль, когда я делала все, что в моих силах, чтобы игнорировать свою?

Даже сейчас мои ноги призывают меня подойти к нему, обнять его.

Подождите...

Обнять его?

Какого черта, Тил?

— Мистер Астор.

— Зови меня Эдрик, и не позволяй Ларсу говорить тебе: «для вас его светлость». Он часто так делает.

Я улыбаюсь, потому что думаю, что именно этого и следовало ожидать в ответ на его сухой юмор.

— Послушай, Тил. — его улыбка исчезает, и мне не нравится то, что я вижу на его лице.

Мне это совсем не нравится.

На самом деле, я ненавижу это.

Я ненавижу это.

Хотела бы я, чтобы у меня была возможность ответить на его улыбку.

Такой человек, как Эдрик, не должен показывать и тени боли или печали. Он не может быть человеком, когда он украл человечность у других.

— Я хотел сказать, что благодарен тебе за время, которое ты проводишь с Шарлоттой, и даже за сообщения и статьи, которые ты ей посылаешь. Она с нетерпением ждет их каждый день и показывает мне с широкой улыбкой на лице. Твоя забота очень много значит для меня.

Я не нахожу слов, не понимаю, зачем он мне это говорит. Кроме того, я делаю это не для него.

— Еще раз спасибо, — возвращается его жесткое, суровое выражение лица. — Я приношу извинения, если мой сын сделал что-то неуважительное по отношению к тебе. Он вырастет... в конце концов.

— Он вырос, — говорю я, прежде чем успеваю себя остановить.

— Прошу прощения?

— Ваш сын уже взрослый. На самом деле, он, возможно, уже давно вырос, а вы просто этого не заметили.

Он делает паузу, теребя свой галстук, прежде чем опустить руку.

— Что заставляет тебя так говорить?

Теперь моя очередь сделать паузу. Может, Эдрик знает?

Нет. Он не может. Он такой гордый, такой уверенный в себе, аристократичный и прагматичный.

— Ничего. Я пойду к Ронану.

Я поворачиваюсь и ухожу, прежде чем он сможет задать еще один вопрос. Если я проведу еще одну минуту рядом с ним, то могу потерять контроль над своим языком. Как говорит Нокс, у меня проблема с тем, чтобы держать свои мысли при себе.

Я стучу в дверь Ронана, но никто не отвечает.

— Я вхожу.

Мои щеки пылают, когда я открываю дверь.

Я ожидаю найти Ронана и Эдуарда и думаю о возможности ударить последнего. Но в комнате никого нет.

— Ронан? — я зову.

Ответа не следует.

Я на цыпочках захожу в ванную, снова зову его по имени, но ничего.

Может, он в шкафу? Я распахиваю двери и удивленно вздыхаю.

О чем я только думала? В шкафу, серьезно?

Я уже собираюсь закрыть его, когда вдыхаю его пряный аромат. Теперь это кое-что делает со мной. Я начинаю замечать это у других людей, когда нахожусь в супермаркете или в школе, и это еще не все. Я даже останавливаюсь и думаю — нет, это не совсем аромат Ронана, не такой сексуальный, грубый или теплый.

В этом проблема с ним. Он может быть грубым, может дать мне то, что я хочу, но он также может быть теплым, например, как он прижимал меня к себе после того кошмара.

Я позволяю своим пальцам пробежаться по его аккуратным рубашкам и футболкам. Они развешаны по цвету, на которых повсюду отпечатки пальцев Ларса. Меня так и подмывает испортить все, просто чтобы подействовать ему на нервы.

Я все еще обдумываю эту идею, когда вижу какое-то розовое кружево, торчащее из ящика. Я вытаскиваю, и моя челюсть чуть не падает на пол.