— Рашид чувствует то же самое… беспокойство, печаль… и он не понимает почему. Всё это началось в то же самое время. Что бы это ни было, это кажется чем-то более серьезным, чем проблемы с далмурами.

Как и говорил Саалим, магия Мазиры не была совершенной. Фироз что-то запомнил, Рашид что-то запомнил. Хотя «запомнил» было вероятно не вполне подходящим словом. Они чувствовали, что что-то произошло. Магия оставила грязный след в их сознании.

— Та женщина была моей сестрой, — сказала я.

Фироз развернулся ко мне, моё признание сняло часть его беспокойства. Я рассказала ему, что произошло, умолчав о той части истории, в которой фигурировал он.

— Эмель, мне жаль, — он ударил кулаком в песок. — Боги, как бы я хотел уйти с тем караваном, когда у меня была такая возможность. Знаешь, я почти попросил у тебя соли. Вот до чего дошло, — он поднял пальцы вверх. — Но я не хотел, чтобы ты подумала, что я тебя использую. Но я мог бы уйти. Я мог бы избавиться от всего этого. Но теперь они даже не пускают сюда караваны.

— Что ты имеешь в виду?

— Нассар всё ещё встречает посланцев у оазиса, но согласно приказу Короля, он отправляет их прочь, выдав им достаточное количество воды, чтобы они могли протянуть до следующего оазиса. Вся торговля прекратилась.

— Из-за алтамаруков?

Фироз уставился на меня.

— Далмуров, — исправилась я.

Я не хотела ругаться ещё и с ним.

— Да. Это нелепо. Они уже здесь. Мы уже здесь, и мы не остановимся. Какой у Короля план? Люди умрут без соли. Вся пустыня зависит от того, что у него есть. И теперь, когда они не пускают караваны, нам нечего терять. Нам надо найти этого джинна, — тут он повернулся ко мне. — Ты видела что-нибудь необычное во дворце? Что-то, что могло бы предположить, где Король прячет джинна? Что-то, что могло бы нам помочь, Эмель.

Я отвернулась от него, в моей голове забегали противоречивые мысли. Кому я помогала, скрывая Саалима?

— Нет, конечно, нет.

Фироз был в точно такой же ловушке, как и я, как и Саалим. Ему было запрещено жить так, как он хотел, говорить то, что он хотел, и любить так, как ему нравилось.

Могла ли я пожелать свободы, несмотря на последствия для остальной части пустыни? А что насчёт Саалима? Если желание обрести свободу могло разделить нас, я бы никогда его не пожелала. Но могла ли я рискнуть собой и пустыней ради его свободы? Я была не готова принять это решение, и эту реальность. Но это было необходимо, и меня это угнетало.

— Ходят слухи, что нам может помочь женщина из дворца, — он задумчиво посмотрел на меня.

Я засмеялась словно маньяк, немного громче, чем следовало.

— Ну, это точно не я. Может быть, это одна из жён, так как они гораздо ближе к Королю…

К Фирозу подошла женщина с маленьким сыном. Она купила напиток в обмен на несколько набов. Это была невысокая цена, но именно столько могли предложить сейчас люди.

— Что мне делать с Тави? — спросила я Фироза после того, как они ушли.

Он уставился на медные монеты у себя в руке, а я рассказала ему об её горе и о том, как она отталкивает меня со дня смерти Сабры, и как сильно она на меня злится.

— Что тебе нужно, когда ты злишься или расстроена или чувствуешь себя в ловушке?

— Отвлечься.

— Тогда помоги ей это сделать.

Понадобилось много уговоров, но Тави в итоге согласилась. Я пообещала ей, что она сможет отвлечься от дворцовой жизни, и это предложение было слишком заманчиво, чтобы отказываться.

— Это безопасно, — сказала я ей. — Обещаю, что с нами ничего не случится.

Когда Саалим давал мне абайю и хиджаб прислуги, он поклялся, что проследит за этим.

Её душа устала. Я видела это в её глазах, когда спросила, не хочет ли она пойти вместе со мной и увидеть деревню, увидеть пустыню. В итоге та смелость, которая была присуща нашей матери, Латифу и даже Сабре, заставили её согласиться.

Мы шли по деревне, и я показывала ей те места, в которых часто бывала с Фирозом. Я также призналась ей в том, почему сбегала из дворца. Мне было необходимо видеть, что в жизни была радость, и что люди были сильными и могли преодолеть свои проблемы. Пребывание в деревне давало мне надежду.

Я рассказала ей о таких вещах, о которых не рассказывала ни одной из своих сестёр — что я ненавидела быть ахирой, и что было нормально ненавидеть это. Что было нормально питать отвращение к нашему отцу. Я рассказала ей о том, как я мечтала когда-нибудь покинуть нашу деревню. Как наша мать говорила о том, что она желала для нас этого больше всего на свете. Тави была немногословна, но я знала, что она слушает.

Так мы дошли до края деревни. Тави долго смотрела на песок, после чего сделала шаг вперёд. Потом она бесстрашно сделала ещё один шаг, потом два, а потом три шага в противоположную сторону от нашего поселения.