– Льняной плащ стираный – один; землистого цвета хламида зимняя, стираная и ношеная – одна (при этих словах благородного римлянина немного передернуло – к примеру, носить трижды чищеную тогу было столь же позорно, как и чиненые или подбитые гвоздями башмаки). Одна для лета, мало ношеная. Естественного цвета для зимы, стираная и ношеная – одна…

– Ты про стираное-то молчи! – прошипел римлянин, и евнух горестно продолжил:

– Для лета, с горошком, новая – одна. Белый зимний хитон с рукавами, стир… – скопец вовремя осекся и продолжил: – один; естественного цвета для зимы, с рукавами, ношеный – один. Естественного цвета для зимы, ношеный – один. Три белых для лета, новых, из них один неваляный. Белый зимний плащ, стир… и ношеный – один. Белое летнее платье, ст…– то есть мало ношеное – одно. Пара сардских шапок, две пары землистого цвета носков новых и пара новых белых. Белые пояса, новые – два.

– А желтый, широкий? – спросил хозяин, чуть обождав, когда евнух замолк; скопец упал с лица, его жирные губы затряслись. – Забыл, безмозглый? – и последовал удар палкой по лысой голове; хозяин так и не вспомнил, что желтый пояс был в это время на нем…

Феофан тем временем взял с собой сына и подошел к одному из рулевых весел. Сменив кормщика, купец обратился к Николаю:

– Смотри, может, это тебе и пригодится. Сам ты еще мал, чтоб рулить, но принципы действия должен изучать уже сейчас. Может, и выйдет из тебя моряк; ну а если пойдешь по стопам дяди, все одно, когда-нибудь да может это дело тебе сгодиться. Кроме того, в работе кормщика и епископа очень много общего.

Церковь – тот же корабль, и его судьба зависит от того, куда его направит твердая и искусная рука. А при плохом кормщике у корабля одна судьба – на дно или на камни. Что тогда станет с плывущими на нем ? То-то… А теперь скажи мне – как ветер дует?

– В корму.

– Верно, да не совсем. Точнее?

– Если точнее, батюшка, тогда еще и чуть-чуть сбоку – и в корму.

– В чем ошибка навклира?

– В том, что он не ставит артемон, а обошелся только боковым верхним парусом.

– Верно. А теперь смотри, что я сделаю, – и Феофан приналег на рулевое весло; корабль еле заметно изменил курс. – Теперь верхний боковой приносит больше пользы, и какое-то время можно идти так. Пока же лучше вернемся на прежний курс; я постою здесь, а ты передай навклиру то, до чего ты догадался – только, конечно, от моего имени, а потом возвращайся.

Николай споро отправился к навклиру: по мальчику было видно, что ему не впервой сновать меж снастями, ловко сохраняя равновесие на неустойчивой поверхности. Упущение было исправлено, сын вернулся к отцу. Феофан вновь заговорил о ветрах и течениях, наглядно показывая, как человек осуществляет свою власть над кораблем через рулевые весла и паруса. К ночи купец и его сын порядком устали; Феофан спросил Николая, хочет ли тот пойти спать на мостик, но мальчик предпочел остаться на кормовой галерее.

– Как хочешь, – сказал Феофан. – Может, ты и прав, но хочу, чтоб ты не стеснялся морского и купеческого дела перед всеми этими господами. Тебе дядя рассказывал про Цицерона, мужа дивной премудрости и острого языка? – тут Николай кивнул. – Так вот, что он писал: «Что касается торговли, то мелкую надо считать презренной, но если она крупная и богатая, когда привозится отовсюду много товаров и они продаются оптом без надувательства – ты понял, сын? – без надувательства, то такую торговлю не следует порицать. Более того, если купец, насытившись, оставляет открытое море для спокойной гавани, помещает свои деньги в землю и становится помещиком, то такого можно с полным правом хвалить». Вот так вот. Возьми Нимфана – вот, человек всего добился, теперь живет в свое удовольствие.

– Ты что, папа, хочешь, чтобы я у тебя стал таким же мироедом, как Нимфан, который проматывает на безделье и развлечения деньги, которые могли бы спасти многих бедняков от смерти, голода и рабства? Или как Зосима, который чуть не продал твоего друга в рабство?

Феофану стало неудобно:

– Ты прости, сынок, это я так сказал, для сравнения, что ли… Конечно, Нимфан – это не пример для подражания. Кто его и уважает? Язычник, мироед…

– Прости, батюшка, тоже, но не слова ли это зависти?

– Думаешь, я завидую Нимфану?

– Не столько ему, сколько его пустой, но легкой жизни.

– Вот это вернее… Только это скорее не зависть, а, быть может, просто усталость?..

– Прости, отец. Я понимаю.

– Ничего, ничего… Посмотри, какая луна. Она тебе, как кормщику, о чем-нибудь говорит?

Мальчик задумался, потом осторожно сказал:

– Немногое, хотя, судя по тому, что небо ясное и ее видно, в самое-самое ближайшее время бури не предвещается.

– Так, хотя на ясность неба полагаться нельзя. Но вот, послушай, сколь ценным советником может мореходу оказаться луна. Она и в тихую погоду может предсказать бурю. Если луна красна – будет ветер, если голубовата – дождь. Если она в течение краткого времени поменяет один из этих цветов на другой – тогда жди и того, и другого; буря будет непременно. Если луна весела и ясна – такая же будет и погода. Особенно важен четвертый лунный день, он обычно всегда дает вернейшие сведения. Берегись в этот день острых рогов луны и мути ее испарений – тогда погода не будет хорошей для мореплавания. Новолуние всегда приносит бурю, это знают не только моряки, но и многие простые люди.

– А что предсказывает кормщику солнце?

– Тоже много чего. Надо наблюдать, как оно восходит и заходит, прямо ли бросает лучи или закрывается от нас облаками и тучами. Обычное сияние – то благо; а если оно огненного цвета – так это под влиянием ветров. Не к добру солнце бледное или с пятнами… Кормщику дают подсказки и море, и воздух, и величина и форма облаков. Даже птицы и рыбы. Но знай, мой сын, что если кормщики говорят, что они все это знают, то знают они все это лишь потому, что этому их научил собственный опыт, а не книжная наука. По книжке, в море не хаживая, никуда корабль не приведешь – разве что к рыбам на дно.