Сделаю ещё попытку, а там видно будет. Сегодня воскресенье, поэтому позвоню не сразу с утра, пусть выспится. В одиннадцать позвонил – молчок. Ещё раз повторил звонок по коду, ответил мужской голос. Так, муженёк рядом. «Братцы, матросики, вот это уже непорядок». Сразу хочется схватиться за бутылку. Но ещё утро, да и компании не наблюдается.

В два часа дня снова набрал номер. Инга ответила, и я командным голосом выпалил: «В нашем „Колобке“ в 16.00». В ответ тишина и отбой. Я долго сидел с трубкой в руках и под музыку гудков раздумывал, что же такое происходит между мной и Ингой. И мне ведь не постичь. Я люблю ясность, чёткость. А здесь туманно. Необъяснимо, не ухватить существо вопроса. Только чувствую, что смысл для меня в этом огромный. Без этих отношений с недомолвками, глупыми обидами у меня просто не будет полноценной жизни.

Ну и что мне думать в данный момент? Придёт она на свидание или нет?

Добрался я до улицы Чайковского; в «Колобке», как всегда, очередь за пирожками огромная. Стою, смотрю через витрину на улицу, вижу – идёт моя лапа так неторопливо, как будто и вовсе не спешит ко мне на свидание. В Ленинграде она совсем другая, не искрится летней беззаботностью. Идёт – такая серьёзная в светлом костюмчике, в туфельках на каблуках и крепко прижимает к себе дамскую сумочку, очень уж большую. Домашние пирожки вместо кафешных для меня, что ли, в сумке несёт. Заходит, я машу ей рукой, спрашиваю, что брать. Ну, конечно, пирожки жареные с мясом, самые вредные, и чай. Помню, что кофе она не любит. Усаживаемся за стол. Мы даже не обнялись. И смотрим друг на друга долго-долго, без слов. «Инга, милая, где ты была длинную эту неделю? Признаюсь, что ты нужна мне…» Это всё я мысленно произношу. А вслух начал разговор про свои перипетии, потому что переполнен ими и хочу ей пожаловаться.

– Представляешь, моё распределение обнажило кучу проблем. У моего одногруппника, моего самого близкого приятеля, Димы Бойкова, который шёл со мной нос в нос и по работе, и по науке, сестра оказалась секретарём райкома партии в Москве, и она приложила все усилия, чтобы на место, выделенное на кафедре для меня, назначили Диму.

– А ты?

– А я на Северный флот, но, по счастью, в Северодвинск, – это полтора часа лёту из Ленинграда, как в Москву. Ты ко мне будешь прилетать?

– Посмотрим.

– Через два дня представлюсь начальнику госпиталя Беломорской военно-морской базы. И снова начнётся моя бесконечная трудовая вахта. Вот эти два года учёбы в Ленинграде мне не разделить на месяцы, недели. У меня не было будних дней или выходных, праздников не помню. У меня была одна непрерывная рабочая смена протяжённостью в два года.

– Да, а девушки были?

– Были, они были больше боевые подруги, рядом несли все тяготы хирургической жизни, но, конечно, ещё и скрашивали наше существование.

– А этот Бойков хороший хирург, по твоему мнению?

– Дима был моим сподвижником во всех делах, и в работе, да и в гулянке тоже. Он всегда пользовался моим умением создавать весёлую, добродушную атмосферу в компании. На этом фоне он казался солидным и серьёзным. Сейчас мне передали его слова: «Эх, жаль, что придурок, а мог бы стать большим хирургом с его-то талантами». Явно намекал, что до него я не дотягиваю. Да ладно бы девушкам это вещал, а оказалось, что такое мнение обо мне он формировал и у нашего начальства, которое думало: да, Лоевский хорош, но Бойков надёжней.

За разговором Инга постепенно превращалась в ту, ялтинскую – родную, близкую. Все мои волнения этих дней потонули в её глазах.

– А ты как, моя комсомолка? Понимаю, что нечестно говорить только обо мне.

– А я вот поняла, что недолго проработаю освобождённым секретарём, успеть бы своих учащихся довести до выпуска.

– Извини, но я ведь не знаю, где ты работаешь. Ты не рассказывала, да я и не спрашивал. «До того ль, голубка, было в мягких муравах у нас…»

– Так и теперь не надо спрашивать.

Я почувствовал, что пирожковая не место для наших излияний. Вокруг толпятся, посматривают на нас, когда же мы освободим столик. Надо уводить Ингу в более уютное местечко, а то мы с ней здесь ненароком и поссориться можем. Я достал ключи от своей квартиры и этаким залихватским жестом показал их Инге.

– Вот ключи от квартиры, я ещё два дня там буду жить.

Инга вся сжалась, как будто я её ударил. Она резко встала и пошла к выходу. Кажется, я не совсем понял, чт'o с ней происходит, не попал на частоту её волны. Нет, я её не отпущу. Мы должны с ней поговорить, понять друг друга. Вот *** твою мать, но соображаю, что ни вслух и ни про себя не могу пользоваться этим лексиконом, когда дело касается Инги. Я её догнал.

– Не хочешь ко мне, тогда поедем сейчас в кафе «Сонеты». Там спокойно, мало людей, туда трудно попасть, а я в своё время прооперировал их администратора, и мы будем дорогими гостями.

– Это где, на Манежной площади? Да, поедем. Извини за резкость.

Уже в «Сонетах» я Инге рассказал, что мною в последние дни интересуется заведующий кафедрой психиатрии Бахров.

Инга вспыхнула и наконец мне поведала, что сын Бахрова – это её муж Игорь. Она имела неосторожность назвать Игорю моё имя и фамилию.