На экскурсию мы снова не поехали, у меня была отговорка: я сказал, что после цистита плыть на теплоходе, где гуляет ветер, ну никак нельзя, коварная болезнь может снова вернуться.

Когда Инга болела, я лежал рядом и страдал. Я ведь мог пойти к Володе, вместе с ним выпить и побалагурить. Но я не смог оторваться от моей болящей родной девочки.

У нас оставался всего один вечер, завтра нам вместе на самолёт. Удивительно, но билеты у нас заранее были куплены на один и тот же рейс. Хотя в Ленинград из Симферополя было два рейса: утренний и вечерний. Судьба нас сводила. Но я уже заранее злился, потому что в ленинградском аэропорту нам придётся разойтись в разные стороны. Ингу будут встречать её родственники, а она ещё не готова им меня представить.

Предвидя расставание, я раздражался на любую мелочь. Вечером мы отправились на набережную, попрощаться с городом и кинуть монетку в море. На парапете набережной сидела компания профессиональных картёжников. Они играли в «очко». Я, считая себя хорошим игроком, влез в игру. Начал продувать все бабки. Инга, пытаясь меня увести, взяла меня за руку, но я выдернул руку и продолжил игру. Вдруг Инга шепчет мне: «Я увидела, что этот в кепке вытащил карту из рукава». Я молниеносно среагировал и схватил шулера за руку и вытащил у него из рукава припрятанную карту. Я потребовал вернуть мне деньги, но меня зажали двое пацанов и приказали сматываться. Но я сопротивлялся и продолжал настаивать на своём. Думаю, где-нибудь за углом мне бы хорошо вломили, но тут подбежала Инга, забрала меня, отказавшись от возврата денег.

По дороге домой она меня корила.

– Что ты, маленький, почему у тебя азарт стоит выше разума? У них же никто не выигрывает. Хорошо, я увидела, что он мухлюет с картами. А то бы ты ещё и в долгу остался.

– Правильно Витёк назвал тебя «корреспондентом „Комсомольской правды“». Хотя, судя по тому, как ты мной командуешь, ты не корреспондент, а секретарь комсомольской организации.

– Илья, я действительно работаю освобождённым секретарём комсомольской организации.

– О, мать! Но я уже давно вышел из комсомольского возраста.

В этот вечер секс не примирил нас полностью. Комсомолка осталась при своём мнении, а мне, как всегда, всё стало пофиг.

Так как я полностью проигрался, в аэропорт Симферополя нас отвёз Валера Воробьёв. В самолёте мы сидели в разных местах.

А в аэропорту Пулково я увидел, как Ингу окружили. Среди встречавших я заметил высокого худосочного мужика в очках и с шевелюрой длинных тонких волос. Он по-хозяйски обнял Ингу, и они все удалились.

Я решил, что в нашем романе можно поставить точку.

В Ленинграде, в родной академии, меня ждал «сюрприз». Я должен отбыть на службу в Северодвинск на должность начальника хирургического отделения госпиталя Беломорской военно-морской базы. Ни фига себе – пока нежился в лучах ялтинского солнца, мою судьбу перекроили.

Когда отправлялся в отпуск, знал, что остаюсь старшим ординатором на кафедре госпитальной хирургии в академии. Начальник кафедры Михаил Иванович меня в этом заверил.

Ребята из моей группы уже разъехались, и мне не с кем было перетереть такой «пинок с кафедры». Я вспомнил про верного другана в питейных делах, славного грузина Гочу Голуа. Его умение поддержать друга, его широкая душа толкнули меня позвонить ему и напроситься в гости.

У него на кухне начался невиданный трёхдневный марафон соплей, водки, биения себя в грудь, жалоб на мировую несправедливость и моих рассказов о том, как долго шёл я к своей заветной мечте работать на кафедре в академии и как это всё рухнуло в одночасье.

Про то, что ещё и обломились отношения с женщиной, единственной, которая смогла затронуть мою душу, я молчал и даже себе не признавался, что разрыв с Ингой грыз моё сердце гораздо сильнее, чем провал с кафедрой.

Весь этот горький осадок несправедливости я пытался смыть многочисленными напитками из бара Гочи.

– Понимаешь, Гоча, мой адмирал Бец всё сделал для того, чтобы я стал хирургом. А я говно, даже не смог остаться на кафедре. Я же в ту самую автономку, которая решила мою судьбу, о чём я тогда даже не догадывался, собирался как на войну, набрал в два раза больше растворов, антибиотиков и систем для их переливания. Я предчувствовал! Да! Веришь?

Гоча смотрел на меня выразительными грузинскими глазами и сочувственно кивал головой. Хороший собеседник – это тот, кто не только слушает, но и наливает, и Гоча делать этого не забывал.

– Старшим в походе тогда шёл адмирал Бец. Это всем нам сулило трёхмесячную каторгу, потому что адмирал сам не отдыхал и не давал продыху всей команде. Учения следовали за учениями. Постоянные учебные тревоги задёргали весь личный состав. Напряжение зашкаливало. И вдруг весь этот напряг, который создавал адмирал, прекратился. Мы тогда уже подошли к зоне своей завесы – это такой квадрат, в котором лодка будет нести боевую службу.