– Без понятия, – искренне ответил Трис.

– Что ж… Думаю, я могу доверить тебе здоровье своей жены. Идемте.

И вот они стояли в большой, залитой солнечным светом гостиной, глядя на остающуюся совершенно безучастной к их присутствию Прию. Анна – пожилая, приятной внешности женщина в зеленой униформе медсестры – осторожно поправила подушки за спиной своей подопечной и вышла из комнаты вслед за Сураджем, негромко бросив уже от двери:

– Если что, зовите – я буду неподалеку.

И Дафна невольно поежилась от этого ее «если что». Глянула на застывшего рядом Триса: он выглядел непривычно собранным и сосредоточенным, а во взгляде, устремленном на Прию, читалось отчетливое сострадание.

– Прия, – девушка, наконец, решилась подойти к дивану и присела на его краешек напротив женщины. – Это я, Дафна. А это – мой друг Трис. Мы пришли, чтобы помочь вам…

Она заглянула Прие в лицо, ловя ее взгляд, но тот прошел сквозь нее, словно она была незримым призраком. Дафна беспомощно посмотрела на Триса.

Молча приблизившись, тот сел на диван, заставив девушку подвинуться и уступить ему место рядом с Прией. Медленно протянул руку и накрыл своей большой, опушенной шерстью ладонью обе ладони женщины, все так же безжизненно лежащие на ее коленях.

– Не говори ничего, – тихо сказал он, обращаясь к Дафне, и та согласно кивнула, от волнения забывая дышать.

С минуту Трис просто всматривался в измученное горем, осунувшееся лицо Прии, в когда-то наверняка выразительные темно-карие глаза, сейчас пустые и как будто поблекшие, а затем осторожно потянулся к ней своей силой, дав волю обычно сдерживаемой способности к эмпатии. Окружающий мир постепенно отступил и размылся, оставив его наедине с женщиной, чья душа была заперта в плену собственной боли и воспоминаний, которые захлестнули его, точно приливная волна, едва он позволил себе их ощутить. Мысли, эмоции, образы и даже обрывки слов пронизывали все его существо, ясные, горькие, ошеломляющие, и центром этого безумного вихря была, конечно, Найя.

Вот мать прижимает ее, новорожденную, к своей груди, обессиленно и счастливо плача; вот устало баюкает, стоя у раскрытого в ночь окна; вот впервые провожает в школу, едва сдерживая слезы нежности и легкой грусти: ее девочка уже такая большая! Семейные каникулы у моря, домашние праздники, школьный выпускной, надежды, ссоры и примирения, а напоследок – холодное помещение морга и хрупкое тело под простыней, сменившиеся пляской языков пламени в разверзнутой пасти кремационной печи…

Прия вздрогнула, напряглась. Вместе с Трисом она вновь и вновь переживала самые драгоценные и болезненные моменты своей жизни, и эта боль выжигала ее душу дотла, но… и странным образом приносила облегчение. Словно очищала ее, оставляя после себя пустоту, какая иногда ощущается после тяжелой изнуряющей болезни.

Трис закрыл мерцающие золотом глаза, концентрируясь на собственных чувствах, и его сила мягко «потекла» в сознание Прии, обволакивая его, наполняя почти осязаемым светом, тишиной и покоем. Боли больше не было, и, повинуясь возействию амавари, постепенно уходила и пустота. Женщина прерывисто вздохнула, и через мгновение взгляд ее, к огромной радости Дафны, приобрел ясность и осмысленность. Моргнув, Прия стряхнула повисшие на длинных ресницах слезы, которые проложили блестящие дорожки на ее впалых щеках, а затем вдруг зевнула и, запрокинув голову на подпиравшие ее спину подушки… уснула.

– Она… спит? – недоверчиво прошептала Дафна, впившись в лицо женщины испытующим взглядом.

– Да. Это хорошо, – с немного усталой улыбкой ответил, повернувшись к ней, Трис. Мерцание в его огромных раскосых глазах уже затухало, и девушке почудилась тень печали в их янтарной глубине.

– Значит… получилось? – тихо спросила она, коснувшись руки любимого.

Он кивнул, бросив взгляд на мирно спящую Прию.

– Теперь ей станет легче. Скорбь, конечно, никуда не уйдет, но больше не будет настолько… нестерпимой. За ее жизнь больше можно не опасаться.

Дафна благодарно сжала его руку в своих ладонях, собираясь что-то сказать, но тут заметила осторожно заглядывающего в комнату Сураджа – бледного, как молочного цвета рубашка, в которую он был одет. Перехватив взгляд девушки, он хотел было что-то спросить, но затем увидел свою жену, раскинувшуюся в ворохе диванных подушек, и с недоверчивым изумлением на лице направился к ней.

Стоя над Прией, он молчал – и без всяких слов было ясно, что Трису удалось ей помочь. Выражение бесконечной тоски и усталости больше не искажало тонкие черты женщины, горькие складки у губ и в уголках глаз разгладились, и даже кожа ее, казалось, приобрела более здоровый оттенок. Но, что еще важнее, теперь на ее лице читалось умиротворение, которое Сурадж уже и не мечтал увидеть.

– Как… как… – мужчине явно не хватало слов, чтобы выразить обуревающие его чувства. Он повернул голову к Трису, глядя на него широко раскрытыми, блестящими от непроизвольно набежавших слез глазами.

– Неважно, как, – мягко произнес амавари. Он поднялся с дивана и ободряюще похлопал Сураджа по плечу. – Теперь все будет хорошо. Не так, как раньше, конечно… но вам не придется волноваться за жизнь жены. И… мне очень жаль, Сурадж. Потерять ребенка – это огромная боль… – добавил он с искренним состраданием.