— Глаза, лицо…

— Глаза и лицо — это ты?

— Да. То есть, нет. Это часть меня.

— А если я приложу его к твоей жопе? Отражение будет истинным?

— Да.

— Но ведь ты не жопа? Хотя и она тоже. Поэтому прими как факт — истина действительно всегда одна, потому как в одном зеркале не могут отразиться и твой зад, и голова. Но вот то, как и сколько раз ты прикладываешь свое «зеркало» — так будет отражать и истина.

И что бы увидеть большую истину, нужно уметь принимать множество маленьких истин, которые могут противоречить друг — другу, но в сумме дают что то одно, большое и цельное.

Поэтому говорю то, что возможно тебе уже говорили, а возможно и нет.

О чем ты меня спрашивал? Греховно ли пользоваться техникой древних?

— Да.

— А ты знаешь, что такое догма?

— Да, это утверждение, принимаемое на веру, которое не требуется доказывать. — Правильно твое преподобие. Вода мокрая, огонь горячий, пользоваться техникой древних грешно. Почему? Потому что догма! Нельзя потому что нельзя. Но догма создана для твоей пользы и твоего удобства. Правило и закон должны приносить пользу. Догма должна служит тебе, а не ты догме.

Итак, технологиями древних пользоваться нельзя…потому что их у нас нет. У технарей есть, а у нас нет сейчас и не было ранее. Да, швейая машинка или старинная мосинка с десятком патронов — это тоже технические артефакты древних. И с приходом пророков от них избавились просто потому, что реальной пользы от них было мало, а вот отказ от них позволял делать хорошую мину при плохой игре. Мы не пашем на тракторах не потому что их у нас нет, а потому что это грешно. И именно поэтому все обнаруженные технические артефакты, кроме оружия мы отдаем технарям. Чем дольше между нами будет мир — тем лучше…для нас.

Эта истина тебе понятна? Ты ее принимаешь?

— Да, отец Домиций.

— Тогда отсюда проистекает следующая истина. Запрет на пользование техникой древних делает нас непохожими на технарей. Позволяет сделать разделение на «Мы» — «Они». Поверь, это многого стоит.

Один древний народ упорно считал выходным днем шестой день недели, а не седьмой. Их было мало, и когда другие работали — они отдыхали, и наоборот. Это доставляло им трудностей, делало их заметными, а главное — непохожими на других. То есть снова разграничивало на «Мы» и «Они».

И наконец, еще одна истина. Любая технология древних, которую ты сам не можешь воспроизвести — это костыль, который мешает тебе пойти своим путем.

Она может здорово облегчить жизнь — тут и сейчас. Но пока у тебя есть трактор- большинство твоих усилий будет направлено не поддержание его в рабочем состоянии, а не на выведении нужной породы лошадей. А если у тебя все еще есть винтовка и патроны, то тебе нет нужды в совершенствовании арбалета, тебе не надо выращивать виноград, и не надо поить братию вином ради пьяной мужской мочи. Простое правило — все, что нельзя воспроизвести самим — табу. Просто потому, что нельзя одной жопой сидеть на двух технических укладах. Этого ни у кого не получилось. Нельзя юзать автомат и арбалет одновременно. Я говорю не о конкретном случае, а о социуме в целом. Тут или-или. Каждый путь имеет свои угрозы и свои блага. Но трудно запрячь в одну упряжку осла и трепетную лань. Технари, кстати, сейчас подходят к моменту когда будут вынуждены выбирать на что делать ставку — на пару тракторов и пять сотен винтовок или на пару стен лошадок и пять сотен арбалетов. Тут, думаю, вопрос пошел уже не на десятилетия, а на годы. А может и месяцы.

— У нас больше.

— Чего?

— Полубратьев и братьев способных держать оружие. Раз в пять или шесть.

— А они это знают. А еще они сильны. Да три тысячи больше пятисот. Как бы ты на месте дядя Яши, Ивана Румянцева, господина Голощекина и других их лидеров.

– Я бы постарался увеличить число своих своих…Но в короткий срок это невозможно.

— Тогда?

— Тогда надо уменьшить численность будущего врага. Желательно до безопасных для себя величин. Пока это способен сделать.

— Какая самая безопасная величина в таком случае?

— Ноль.

— Правильно твое святейшество. Ты ведь прекрасно знаешь что происходит, когда технари просят нас уступить участок пашни на берегу реки, место богатое старым металлом, народе свалки метизов или развалин металлургического завода.

— Мы уступаем. Всегда. После переговоров и получения компенсации.

— Символических переговоров и символической компенсации.

— Почему?

— Почему символических?

— Нет, почему в принципе идем не переговоры с безбожниками и почему уступаем?

— Потому что они могут выставить отряд в 300–400 стрелков вооруженных винтовками… А мы нет.

— Да, твое святейшество. Любая сложная вещь требует ухода…тоже сложного и комплексного. Из 1000 неисправных автоматов легче сделать 300 исправных, чем из шести — три. И поддерживать в боевом состоянии несколько сот единиц оружия куда легче и проще. А если ты изначально сел на крупный военный склад и законсервировал его большую часть, то у твоих потомков будет самый толстый аргумент.

Whatever happens, we have got The Maxim gun, and they have not.