– Где ты взяла его?

– У этого остолопа, Эдварда же, - ответила Китти, - когда вцепилась в его одежду.

– Украла?
– строго уточнил отец. Китти пожала плечами, изображая философское выражение на мордашке.

– Самые ловкие пальцы в королевстве, - напомнила она, демонстрируя Тристану свои руки.

– Очень дурная наследственность, - вздохнул Тристан и развернул письмо.

Анонимом, который навел инквизиторов на Софи, действительно оказалась Жюли. Тристан даже поморщился от отвращения - столько горького яда было разлито в словах, написанных рукой этой красивой и изящной женщины.

«Эта Софи, - писала Жюли, - просто черная, гадкая, извращенная и преступная ведьма. Она ограбила отца, оставила бедного, беспомощного старика доживать свой век в нищете и забвении. Пытки не смогли подавить в ней зло, даже отнятые куски души не искоренили в ней тьму, но помутили ее разум. И теперь она может лишь творить бесчинство. Это ее демоны терзают город. Это она насылает на людей беды. И вы, если поторопитесь, можете ее остановить, пока она не наделала других, более ужасных дел.

Я знаю, что эта гнусная, грязная, извращенная потаскуха, прикинувшись невинной овечкой, трется вокруг инквизитора Тристана. А он всего лишь мужчина, и, к тому же, с годами он стал сентиментальнее и мягче. Он принимает ее слова и кокетство за чистую монету. Может быть, эта грязная, испорченная шлюха уже расплатилась с ним телом в обмен на его защиту и покровительство. Ее лживый язык мог наобещать ему многое, и сделать еще больше! Уверена, она спит с ним, удовлетворяя все его порочные фантазии. А он верит в ее кротость и в ее послушание!

Но есть способ открыть ему глаза; он очарован ее лживой, ненастоящей невинностью и красотой. А если вернуть ей частицы души, он увидит ее истинное лицо, ее порочную ведьминскую сущность, и отвернется от нее!

Эти частицы души были изъяты у нее в наказание; но она творила черные дела и после. У нее много раз отнимали воспоминания в надежде ее исправить, но ничего не помогало!

Если вернуть ей душу, она станет опасна. Очень опасна; так опасна, что никому я бы не пожелала напасть на нее в одиночку. Лучше втроем.

Она все вспомнит и признается во всех преступлениях, и вам останется только ее пленить… или убить. Я очень хотела бы, чтобы вы очистили наш город от этого зла. Нет больше сил терпеть мрак и ужас. А я за ваши старания щедро поблагодарила бы вас. Кошелек с сотней золотых на каждого достаточная плата за то, чтобы вы поторопились?..»

– Какая приятная наружность, - произнес Тристан, - и какое гнилое нутро!

– Что там, что там?
– поинтересовалась Китти.

– Тебе это читать нельзя!
– строго ответил Тристан. Китти закатила глаза:

– Можно подумать, - проворчала она, - я не читала! Я же говорила - эта Жюли на редкость противная, настоящая змея! А ты отослал с ней Густава! Представь, если ей вздумается открутить маленькому песику голову?!

– Тогда ее будет ждать большой сюрприз, - ответил Тристан.

– И что?! Что теперь?
– не унималась Китти.

– Придется мне самому к ней наведаться, - ответил он.
– Поискать оставшиеся части души Софи. Думаю, эта пройдоха отдала намеренно не все.

***

Жюли, совершив гадость, пребывала в приподнятом настроении.

– Ах, какой милый песик, - щебетала она, радостная, целуя Густава в черный мокрый нос и поправляя бант на его собачьей шейке.
– Право же, господин Тристан так мил. Как думаешь, Зефирчик, я ему понравилась? Он мной заинтересовался?

Песик от острого аромата розового масла звучно чихнул, зажмурив блестящие глазки, и Жюли восприняла это как положительный ответ.

– Ах, разумеется, я ему понравилась!
– заверещала она, прижимая собачку к груди и несколько раз целуя пса в макушку. - И было бы замечательно, если б эти карающие ангелы утащили эту дуру Софи с собой в столицу, а господина инквизитора оставили бы мне! Господин младший Зимородок - это не только крепкие мускулы и отчаянный магический меч, которым господин Тристан может разогнать всех и вся в округе, но и много, много, много золота! А золото я люблю!

И Жюли изобразила пару каких-то незамысловатых и даже неуклюжих танцевальных па, словно танцовщица, давно покинувшая сцену.

Исцелованного, чихающего от резкого розового запаха Густава она отпустила на пол, а сама принялась неспешно раздеваться.

Она освободилась от нарядного платьица, скинув его прямо на пол, и осталась - нет, не в нарядном белье, - а в старом, вылинявшем, выгоревшем легкомысленном наряде, приличествующем разве что певичке или танцовщице из дешевого кабаре.

Красный атлас ее корсета был тусклый и местами потертый, блестящие пайетки на нем потускнели и стали похожи на чешую мертвой рыбы, бусинки облезли, и стало совершенно непонятно, какого он были цвета.

Короткая юбка из черного фатина была измята и потеряла всякую форму. Длинный черный шлейф напоминал скорее хвост ящерицы.

И все же в этом потрепанном, старом наряде еще угадывался прежний игривый настрой.

На свои черные кудри Жюли надела очаровательную крохотную черную шляпку и опустила на лоб серую от старости вуаль.