— У ойгров же и научился. Ты что, обычаи своего племени не знаешь?

— Все мои предки на пять колен жили в Башне. То, что я ойгра — одно название.

Артур с удивлением посмотрел на Гильду. Точнее, на ширму, за которой пряталась волшебница.

— Ты никогда раньше не говорила об этом.

— Разве?

— Да. Я думал ты из гор приехала в королевство учиться.

— Ну ты и дурень. Так не бывает.

Действительно. Следопыт взял бокал и сделал глубокий глоток.

* * *

Ближе к ночи в палатку пришёл трубадур с кипой чистых листов. Он разложил их по столику, осторожно открыл чернила и начал очинять перья. Было заметно, что писанина доставляла ему удовольствие, а Артуру всегда было приятно посмотреть на увлечённого своим делом человека. Менестрель подготовил все принадлежности для письма и поднял голову:

— Вы остановили вчера рассказ на самом интересном месте, князь Артур.

— Ага. Я умер.

Трубадур непонимающе уставился на следопыта:

— Простите?

— Меня ранили в руку, и я умер от кровоистечения.

Непонимание не ушло, и ситуация начала вызывать стеснение. Нет ничего хуже, чем объяснять шутки.

— Вот я, перед тобой сижу, — Артур ткнул себя пальцем в грудь. — Ты знаешь, что со мной ничего не произошло.

— А всё равно интересно. Пусть даже я и знаю, что вы остались живы, дабы рассказать эту историю, но интрига, интрига!

Следопыту скукожило что-то внутри от речей этого напыщенного дурака. Жаль, что он не заметил, ибо снова уткнулся лицом в бумаги. Можно было поспорить, что этот придаток к перу изобразит приключения на севере самым высокопарным и вычурным слогом из всех доступных на этом свете. И так ведь королевские песни слушать невозможно…

Артур привык к скальдам — простым воинам, что кроме дара битвы получили ещё и дар стихосложения. Их незамысловатые рассказы хитро сплетались в длинные бусы, где чеканные слова в жёстком порядке нанизывались на нить повествования, следуя в строго всем известном узоре аллитераций и ритма. Скальды никогда ничего не додумывали и не приукрашивали, говорили всё как есть, а чего не знали — так и добавляли: «Этого мне неизвестно» или «Больше об этом человеке ничего нет». Их песни просты, не приходилось напрягать голову в поисках тайного смысла и отсылок к другим песням или путаться в хитросплетениях сюжета. Слушателю нужно было лишь самой своей печёнкой внимать строгой красоте слога. Вот только следопыт знал, что стоит ему рассказать таким способом свои похождения, Гильда сожрёт его с потрохами. Надо проветриться.

Артур вышел из палатки и спустился в ледник, где притаились бочонки с пивом. Нет, определённо, одного вина сегодня будет мало. Какой же взять? Вот этот, постарше. Мужчина взвалил бочонок на плечо и поднялся наверх по лесенке.

Во дворе стояла Гильда и смотрела вверх на звёзды. Её изящная фигура была обрисована светом огня из палатки. Интересно, заметит, если подкрасться?

— Красиво… — женщина вздрогнула от голоса, раздавшегося прямо за её спиной, и стукнула Артура в ответ кулачком в грудь.

— Дурак. Везучий дурак. Почему ты всегда случайно встречаешь нужных людей? Выпил с горцем, а он знает тот самый курган. Помог мальчишке натянуть тетиву на лук, а это оказался беглый принц. Как тебе такое удаётся?

— Ты сама сказала — я везучий.

Созвездие Слуги медленно выплывало над крышей мельницы. Гильда задумчиво приложила палец к щеке и произнесла:

— Только твой рассказ этому противоречит. Ты провоевал тридцать лет против сил зла, а чуть не помер от того, что ничтожный горец распорол тебе руку ножиком.

— Не ножиком, а длинным ножом. Так на севере называют мечи, которые держат одной рукой. Да и не ничтожным он был, крепкий фехтовальщик.

Артур задрал рукав рубахи и показал ей рваный шрам, с возрастом загрубевший и побелевший, но всё ещё внушающий ужас. Было слишком темно, так что Ги просто пробежалась по коже тонкими пальцами и остановилась лишь на шершавой поверхности татуировки. Краска лежала поверх рубцов. Чтоб не начались вопросы, Артур перевёл тему:

— Пошли, дальше в моей истории будет интересно. Тебе понравится.

Мы вернулись к теплу и свету. Трубадур уже с нетерпением елозил на стуле и раз за разом окунал перо в чернила. Артур приземлился на ковёр, обложился подушками и начал говорить:

— Так, на чём же мы остановились? Ах да, рана на руке…

* * *

Рана на руке страшно зудела. Я потянулся почесать её, как тут же получил шлепок чем-то жёстким по пальцам, и проснулся. Надо мной был деревянный потолок из грубо грубо оструганных брёвен, закопчённый и явно очень старый. Голова страшно кружилась, в горле пересохло, сил в теле казалось не было совсем. Я минут пять таращился вверх прежде чем собрался и повернул голову. В глазах резко потемнело, и я снова провалился в забытье.