— Но то, кто вы теперь... кто вы есть на самом деле... — вымолвила Диана, раздражаясь на то, что уверенность её оказалась поколеблена.

Демиан качнул головой. Теперь, когда Диана ясно видела его, она вдруг поняла, что он даже не сразу вник в суть её завуалированных обвинений. Просто ему и в мыслях не явилось, что она может так подумать.

— Я поклялся, — сказал он очень просто. — И нет никого, кто мог бы упрекнуть меня в пренебрежении словом. Что же касаемо Великого князя, то я поделился с ним суждением, что с нашего рода довольно одного нарушителя брачных обетов и не стоит практиковать опыт клятвопреступлений чаще чем через поколение, — он невесело усмехнулся. — Ещё не остыла память о том, какими бедами обернулось расторгнутое обручение моего отца.

— И Великий князь принял это объяснение?

— Да. Всё же Аргай Дэлавар — от крови Аваллара, хоть в нём и немного осталось сходства с первым князем и Магистром. На западе вообще не принято шутить такими вещами. Не скажу, что он остался доволен моим выбором, — тут Демиан тихо рассмеялся. — "По крайней мере, она не из Армалины", — вот его слова.

— О, не сомневаюсь, — пробормотала герцогиня, не найдясь, что ещё сказать.

Правда казалась тем более невероятой от того, что, как оказалось, Диане ничего не стоило её узнать. Чего проще — всего-то поговорить. Действительно, чего уж проще...

Демиан был так близко, что даже странно казалось это, и отсутствие свидетелей — почти невозможное для Магистра и герцогини. Диана посмотрела на него открыто, впервые за время разговора — не брошенный взгляд, а откровенная беседа; он-то смотрел на неё не отрываясь.

И увидела мягкую улыбку в уголках губ и насмешливое дрожание ресниц — как бы приближенно и оттого немного иначе. И, не отдавая себе отчёта, коснулась переплетений знака рода, отодвинула скрывающие рисунок пряди. Демиан задержал её ладонь.

— Это — ничего не меняет. Но есть другое. Такая ноша, которую я и хотел бы нести один... но и молчать — бесчестно.

Она слушала молча, замерев, и, глядя на неё, Демиан видел повёрнутое в профиль лицо с неподвижной тенью ресниц, немой полоской губ. Его слова были нужные. Правильные. Ничем не расцвеченная истина, не заслонённая ни сожалением, ни каким иным чувством. Он сознательно опустил все попытки оправдаться: ему это было не нужно, как и ей.

В её молчании и неподвижности угадывалось больше принятия и понимания, чем он мог ожидать от Трея. Трей не приемлел жертвы, добровольные не больше чем насильственные. Счастья по Треевой вере должно быть поровну на всех. Мир, на алтарь которого проливают кровь, он не желал знать. Побратим готов был сражаться и умирать, но его готовность была готовностью меча, который направляет рука воина. Трей не считал свои раны, но отворачивался от тех, чьим глазам открылась вечность.

Демиан чувствовал ту же боль, но, встречаясь со взглядами ушедших, он не прятал лицо, знал, к чему должен быть готов. Необходимая жертва. И боль — это тоже плата. И мера. Пока в нём эта боль — он жив. Пока в нём есть боль — он прав. И если наступит день, когда взгляд павшего, взгляд жертвы — взгляд истины — проникнет в душу Магистра и взамен боли встретит пустоту — это день, когда Демиан окончательно проиграет.

Они двое давно уже сидели на высокой скамье под окнами, и за витражами отполыхало закатное зарево. Даже удивительно, как до сих пор никто не взялся разыскивать Магистра и хранительницу, точно бы все дела вдруг встали. Левая ладонь Дианы легла поверх руки Демиана, всё это время державшей другую её ладонь.

У неё было лицо не обманутой в своих ожиданиях невесты, узнавшей, что "долго и счастливо" для них не сбудется. И покорности судьбе не читалось в её спокойных, но не отрешённых чертах. Демиан встретил признательность за честность, глубокий взгляд той, которая также постигла суть выбора и цену всякой жертвы.

Ему в который уже раз показались знакомы и черты эти, и взгляд, видевший будто бы больше, чем назначено видеть людским глазам: не одно то, что перед ними, но как бы и сквозь, и вглубь, и вместе с тем вдаль.

— За одно я не могу извинить вас: оттого что молчали прежде. Никто не должен выносить такое в одиночестве.

— Лишь за это?

— Да, — последовал твёрдый ответ.

— Удивительна сила и слабость человеческая, — произнёс он с усилием. — Ходить по краю, но продолжать держаться за жизнь, грезя о счастье. Боюсь, у вас превратное суждение о моих действительных перед вами преступлениях. Моё молчание, моё отсутствие — вот лучшее, что я мог для вас сделать. Пытался, по меньшей мере. Но и в том, как видите, не преуспел. Если бы у меня был шанс продержаться одному, без очищающей силы первоисточника... Следовало бы иметь мужество отпустить вас. Позволить спастись.

Неожиданно она улыбнулась — самым краешком губ, но это всё же была улыбка.

— Кто сейчас говорит со мной: Магистр или мужчина?

Он не стал лгать, но и не смог произнести ни словом больше того, что требовала правда.

— Оба.

— Что ж. — Она опустила ресницы с кажущейся беспечностью. — Я приму и такой ответ.

С отчаянием, которого уже не чаял испытать в этой жизни, Демиан поднял её лицо за подбородок, не позволяя разорвать взгляда.

— Не знаю, как, но я стану причиной вашей гибели.