Илле любил её светло и безболезненно. Как жаль, что она бы не сумела.

***

— Это моя вина.

Это были первые её слова с того момента, как Демиан унёс её со стен. И ради таких слов она нарушила молчание.

Они стояли на высоком парапете, наблюдая, как рабочие восстанавливают укрепления. Парапет был открыт всем ветрам; длинные концы шали хранительницы полоскались у её колен, как чёрные вымпелы.

— Если бы вы знали, сколько таких вин висит на мне. Обладай каждая из них хоть ничтожным весом, я не смог бы сдвинуться с места. Но я должен. Мы должны.

— Да, — безжизненно откликнулась она. — Вы — тот, кто делает выбор. Я — та, кто оглашает его. Но я не способна должным образом справиться даже с этим. — Впервые в её голосе прозвучал намёк на живое чувство, пусть это было совсем не то, что Демиан предпочёл бы услышать. По крайней мере, это было хоть что-то. — Я — не Сантана. Уже нет. Сантана не позволила бы себе таких ошибок. А я — я блуждаю в потёмках. Мои способности — лишь жалкое эхо её дара. Бесполезное. Мучительное, — шёпотом призналась она, и её гордости дорого далось это признание.

— Вы могли бы покончить с этим, — заметил Демиан, сам едва ли понимая, что делает. И вместе с тем понимая. — Избавиться от этой боли.

В самом деле, довольно быстродействующее средство.

В первые мгновения она не осознавала сути предложенного им, и в её взгляде прочитывалось невысказанное недоумение. Но затем она поняла, и едва лишь вопрошающие глаза исполнились холодным огнём.

— О, я поразмыслю над вашим советом, Магистр, — поблагодарила она тем безукоризненным тоном, с каким принимают предложенную чашу с ядом.

Демиану жгло губы, точно он уже осушил её.

"Илле, — безжалостно напомнил кто-то внутри него. — Твой друг, мальчик, которого ты, ещё сам не запятнанный грязью, защищал ценой страданий, -— Илле отдал за неё жизнь, ничего не спросив взамен. Что бы он сказал тебе, узнав, что ты толкаешь её в объятия другого мужчины?"

Одно несомненно: Илле не сумел бы осудить Демиана больше, чем он уже ненавидел себя.

Диана развернулась уйти, без лишних слов, только хлестнули края вымпелов.

Демиан настиг её под аркой входа, и невыносимо долгое ожидание сделало его руки и губы нетерпеливыми, требовательными. Это был тёмный порыв, лишённый радости, нежности, света. Это был голод, нужда, отчаяние.

Демиан не узнавал и не хотел узнавать себя в этом алчущем стремлении. Это было не тем, что ей подобало, не тем, что он когда-то потаённо хотел отдать в её власть.

Но теперь в нём прибыло так много тьмы. И так мало осталось света.

Но она не оттолкнула его, как ей, конечно же, следовало. Она принимала Демиана. Со всей его тьмой. Она готова была утолить его жажду.

Он ощущал собственным телом, как её разгневанная неподвижность дрогнула, оттаивая, поддаваясь. Диана разжала сведённые под грудью руки, уронив шаль, и Демиан почувствовал лёгкое прикосновение её ладоней. Она прикасалась к нему так, как Демиан должен был прикасаться к ней: изучающе, утоляюще. Невесомое тепло проводило по предплечьям и плечам, погружалось в волосы, гладило шею и скулы.

Она принимала его безусловно.

Демиан отшатнулся, разорвав объятья собственных рук, словно оковы. Голодная тьма колыхалась в нём, замутняя взор, разрывая ритм дыхания.

Девушка смотрела на него широко распахнутыми глазами. Плечом она прижалась к мрамору арки, словно на миг утратив равновесие. Шаль растоптанным крылом лежала у её ног.

— Но почему, — вопросила почти в отчаянии, — почему не позволяете мне...

— Потому что это противоестественно, — признал Демиан с безжалостной откровенностью. — Вас не должно вводить в заблуждение то обстоятельство, что мой костёр ещё не зажжён — это не более чем формальность для без пяти минут мертвеца ии уже решённого безумца. Однажды... я уже имел опыт сочетаться союзом с живой, сам будучи мертвецом, и ничего доброго из этого не вышло. Жизнь не вдохнёт тепло в тлен. Скорее смерть высосет её и отбросит шелуху. — Демиан сухо рассмеялся. — Потому что во мне грязь, которая превосходит всю земную мерзость. Потому что коснуться меня — значит позволить ей запятнать и вас.

Диана чуть запрокинула голову. Её смех прозвучал холодно и звонко, как расколотые льдинки, смешанные с растёртым стеклом.

— О, — произнесла герцогиня с ироничной улыбкой, что касалась только губ, — вам удалось удивить меня. Благодарю. — Выражение её глаз прямо противоречило улыбке, изгибавшей уголки губ. — Признаюсь, я не сумела бы догадаться... так значит, из всех возможных историй господин Магистр предпочитает нестрашные сказки со счастливым концом.

Она оставила насмешливый тон, точно отбросила докучную маску. Сделала шаг навстречу, широкий, твёрдый шаг. Она смотрела снизу вверх, вплотную, но взгляд её был прям. Она говорила вполголоса, но в каждом слове заключалась сила, которая редко бывает в словах.