Их уединение, никогда и не бывшее, раскололось, как стеклянная иллюзия.

Бледный овал лица и сбитое дыхание: Диана узнала в ведьмаке Иленгара.

— Магистр... — обратился он, избегая называть Демиана по имени.

— Его вины здесь нет! — заявила Диана.

Ей была возмутительна сама мысль, что Илле мог осудить себя за её прихоть. За то, что кто-то мог осудить Илле за неприсутствие.

Она рванула завязки плаща, но они были покрыты той же коркой, что и вся одежда. Тогда она оставила всё, как есть.

Подарок герцога Нолана всё же окрасился в его фамильный цвет...

Вдалеке маячило беличье личико Йолль. Веснушки на нём казались тёмно-коричневыми от страха.

Диана пошла к ней, неся боль как корону на высоко вскинутой голове. Прямо удерживая плечи и шею, потому что это был единственный способ удержать боль в узде.

Ту, что с каждым шагом прочь вгладывалась в неё изнутри, оставалось только перетерпеть.

Не зная, что ей делать, Йолль переминалась рядом. Кровь на герцогине заставляла её косить глаза.

Диана поймала её за локоть.

— Ради всего святого, Йолль, уведи меня отсюда. Я сейчас упаду...

***

Закончив осмотр и промыв рану, домашний лекарь герцога Нолана покачал сухонькой головой.

— Не знаю, каким чудом вы и добрались сюда, госпожа Ариата. Следствие потрясения, быть может. Я слышал, что воины, получив смертельные ранения, продолжали сражаться, и падали бездыханными, едва опустив оружие.

— Не драматизируйте, мэтр. От сотрясения я бы не умерла. От этой царапины — тем более.

— Шрама не останется, — поспешно заверил лекарь, но герцогиня оставила эти слова без внимания.

— Теперь я в порядке?

— В подобных случаях я настоятельно рекомендую полный покой, обильное питьё и отсутствие переживаний. Вам следует провести в постели ещё седмицу, а лучше две.

— В таком случае, мэтр, я буду много пить, — усмехнулась Диана. — Это я могу вам пообещать. Благодарю за ваше участие.

Мэтр неодобрительно пожевал бесцветными губами.

— Такие повреждения бывают коварны, если не отнестись к ним с должной серьёзностью.

— Это повреждение спасло мне жизнь. Если бы я задержалась в сознании, болотники учуяли бы меня сквозь всю эту кровавую баню.

Йолль рассказала Диане, что, когда её раздевали, только под плотным многослойным корсажем нижняя рубашка осталась чистой.

— Вероятно, — скованно произнёс мэтр, полируя свои увеличительные стёкла, похожие на очки-"консервы". Эта тема была ему неприятна, как всё пугающее. — Поберегите себя, госпожа Ариата, будьте разумны.

— Ну разумеется, мэтр. Что мне ещё остаётся?

***

— Как она?

— О боги! Дем... — Трей сбился с шага, замедлился и проделал часть пути обратно. Честно ответил: — Лекарь уверяет: вне опасности. Слабость, головокружение... Давола! Как ты вообще туда забрался?

Мыс сапога Магистра покачивался на уровне Треева носа. Демиан сидел на глубоком и узком каменном бордюре под одним из высоких окон крытой галереи, где мажордом безбожно экономил на освещении и было темно и мрачно, как в преддверии Бездны.

От мысли, которая посетила его уже который раз за день, у Трея сжимались кулаки и являлась настоятельная потребность куда-то бежать.

— Всё думаю, что, если бы отцу не приспела охота в аккурат тогда поговорить с Ниери... и она приехала бы в условленное время... Жуть берёт. Сказать, разве, старику спасибо, что своею болтовнёй спас её.

Охлаждая горячку мыслей, прижался к выстуженной наружной стене и едва вздрогнул, но не от холода — от неожиданности прозвучавших слов.

— Я сделал что-то там, в храме.

Трей едва видел Демиана в нише, да и стоять, задрав голову, — поза не самая располагающая к беседе, ни долгой, ни душевной, но нынче был не тот случай, чтоб привередничать.

— Тебя там не было, — выдохнул маркиз, но без особой уверенности.

— Превыше всего в мире я хотел, чтобы она выжила. И она не погибла. Единственная из всех, — исповедалась темнота голосом побратима.

— Ты не мог этого сделать.

Тень Демиана отозвалась коротким смешком. Эхо пустого пространства превратило эту усмешку во вздох, долгий и рваный.

— Я уже и сам не знаю, что я могу.

Ответить на это утверждение Трею было решительно нечем, и разговор нравился ему всё меньше. Разве свести всё к шутке, что он и попытался.