Воины занимали свои позиции в плотном строе на импровизированном городском плацу, часто толкаясь и споря, не совсем понимая, как и где должны стоять. Командир стражи города, новыми обязанностями слишком выбитый из колеи сонных дней по приказу бывшего градоначальника Манне-Дота с командой «на все закрывать глаза», взял на себя обязанность собрать всех остановившихся в городе воинов на том самом плацу, и выстроить их там в соответствии со статьями текущего строевого устава. Недоумение в нем вызывал тот хаос, что создавали Демоны своим присутствием в строю среди прочих воинов. Невзначай он даже попросил совета у своего товарища из числа тех же Демонов, одного из их капитанов, с которым они на пару прошлой ночью допивали последние запасы стражников из тайников самых городских казарм. Капитан только неуверенно качал головой, сам не понимая, зачем его товарищ строит людей перед сценой, тем более с таким неудобным обзором на нее из-за спин товарищей. У них так столетия назад, мягко говоря, было не принято.

Командиры собравшегося на плацу немалого войска на конях обходили строй, давая воинам вечно противоречивые команды, одни требуя спокойствия и покорности, другие указывая им «особо не напрягаться». Даже с хорошим обзором, все это было довольно плохо видно Кайле, стоящей на плацу, все еще протирающей мутные от недосыпа глаза рукавами формы. Тиадрам, стоящий рядом, постоянно прислоняющийся к несущим балкам бывшей крыши эшафота, не протирал глаза, как казалось со стороны, а лишь закрывал их рукой от солнца. Золотистыми лучами небеса заливали весь город, сияющие после полировки ночью доспехи воинов, уже совсем засохшую под их сапогами грязь, и даже вечно закрытые капюшонами головы готовящих свою речь перед большой настенной картой Чеистума и Гоклона, также стоящих на сцене совсем рядом с Кайлой и Тиадрамом. Ранним утром солнце окончательно разогнало облака над городом, с тем заметно перемешав его серые краски с собственным золотом, одним своим видом теперь поднимая настроение, как и боевой настрой, всех людей, собравшихся вокруг, будто освещая для каждого конкретно его светлую голову. Воины прочих фронтов, не участвующие в будущем штурме Эмонсена, уже спешно покидали город, выступая отрядами через дальние правые от эшафота ворота, чаще всего направляясь в сторону Лафена. Северный фронт должен был разделиться между сушей со стороны Кацеры, на песчаной косе, между сушей за Лафеном и Лесом Кортя, а также между самим разделяющим их Морем Орги. Боевые галеоны и фрегаты стояли в порту города уже не первый день, и активно принимали на борт свой экипаж и вооружение. У этого фронта не было главнокомандующего, но за каждую часть его отвечали разные люди. Вернее — люди отвечали только за сушу. По морю войска людей должна была повести лично бывшая Генерал южных имтердов, Муссон. Не без причины корабли, созданные Орденом, занимали тогда именно их собственные воины. Демоны помнили о морских баталиях на Западе и Юге, которые вели с пиратами под командованием Муссон, и вряд ли позволили бы ей теперь собой командовать, даже учитывая, как та изменилась за столетия своего заточения в Храме Актониса, и что своих врагов, что были отважными воинами, они сами немало уважали. Я, ведь, уже рассказывал вам, что пиратами с самого начала назывались именно морские воины имтердов? И все пираты нового времени, разумеется, еще пару недель назад начали пополнять ряды таковых воинов уже людей, к текущему дню окончательно перейдя под командование Муссон, переоборудовав корабли для масштабных сражений.

— Господин Чеистум, разрешите обратиться! — резко выскочил под самой сценой командир стражи города, желая передать Богу Смерти наверняка заранее не интересную ему информацию.

— Только в полнолуние, друг мой блохастый. — не отворачиваясь от карты, с улыбкой тихо отвечал ему Чеистум.

— Я…хотел доложить… — растерялся командир.

— У нас всего хватает, спасибо. — продолжал острить Чеистум, сам так забавляя толпу уже недовольных построением того командира воинов. По всему строю пробежался легкий смешок, а сам командир, чуть опустив голову, все никак не понимал, о чем ему говорил Бог. Он делал что-то не так?

— Когда они уже начнут… — довольно громко зевала искрящаяся золотом расправленных волос на солнце Кайла.

Тиадрам наблюдал за той картиной молча, как и почти все время с самого момента пробуждения. Ночь была правда беспокойной для Кайлы, а постоянный шум никак не замолкающих в зале пятого этажа буянов окончательно не давал ей как следует проспаться. Она засыпала на минуты, иногда даже часы, но все равно просыпалась либо от стороннего шума и выкриков пьяных воинов, либо от собственных невеселых мыслей и снов. Тиадрам всю ночь спал совершенно спокойным, даже мертвым сном, не обращая внимания на иногда шумно проходящих мимо него воинов, не опуская руки с плеча прижимавшейся к нему, голову державшей на груди юноши, Кайлы. Его сны были слишком разрозненными, беспорядочными, даже бредовыми. Он едва ли мог запомнить даже единую долю тех снов по пробуждению, подскочивший над лежаком вместе с Кайлой сразу, как услышал с площади громкий вой военных рогов шофаров. Вой разбудил не только его, но и всех воинов в зале, по всему зданию, да и в принципе во всем едва уснувшем городе. Бурным потоком с немалой толкучкой все они вылились из домов на улицы, кто-то сразу собираясь перед воротами со своими командирами, а кто-то собираясь в одну большую кучу на плацу. В таком количестве людей, тем более октолимов, от ощущения всей той плотной внутренней силы собственной аурой, Кайле и Тиадраму немало поплохело, и в город они вышли уже слегка бледными. Свежий воздух быстро вернул им силы, окончательно разбудив, а солнце пригрело их думы и растопило лед сонливости. Пускай и не целиком. Весь город с самых небес уже обдувал слабый прохладный ветерок, но и солнце прогревало поднебесную еще не слишком активно. Подмерзающие воины тем более были не рады стоять столбом на плацу, и оттого еще больше возмущались действиям современных капитанов армии людей, тем более не советовавшихся с командирами еще выше о таких построениях. Чеистум понимал эту систему, но даже не пытался объяснять ее своим товарищам и даже Гоклону, до сих пор не видящему в ней смысла. Они только теперь оторвались от карты окрестностей Эмонсена, перевернув ее, оставив на всеобщее обозрение уже карту всего Запада, с ссылками на которую и собирались начинать речь.

— Ну-с. Пора начинать. — не спуская с лица уверенной улыбки, воодушевленно быстро отошел от карты к плацу Чеистум, останавливаясь у края сцены.

Все воины ниже замолчали, чуть разойдясь по строю в ту же старую добрую кучу, пусть уже более прямоугольную, лишь бы хорошо видеть впереди своих Богов и закрываемую теперь Чеистумом позади него карту. Гоклон подошел к тому же месту, встав левее товарища, с такого ракурса новым воинам даже напоминая его брата-близнеца. Их лица были слишком закрыты капюшонами, пусть и не без причины, и внешне они правда были очень похожи. То было не удивительно, учитывая, что они были самыми частыми собеседниками друг друга за всю свою жизнь. Да, это был именно их любимый «кладбищенский юмор», ибо жизнь Чеистума завершилась еще до Великого Спуска, а после него Гоклон просто ни с кем уже не разговаривал во льду Синокина.

— Не думаю, что среди вас есть те, кто никогда не слышал обо мне, или о моем товарище Гоклоне. — особыми командами своему телу через окто многократно усилил громкость своей речи Чеистум, с той же веселой улыбкой поднимая руки как настоящий оратор. — Сотни лет прошли с момента нашей последней встречи в Синокине, и я крайне рад приветствовать вас всех здесь сегодня! Мои дорогие товарищи из далекого прошлого, и отважные воины нового времени — сегодня вы все часть единого целого, объединенной армии людей, что совсем скоро встанет на защиту мира от угрозы имтердов, и покроет себя вечной славой, как сделали это мы столетия назад.

Долго стоять на месте, разумеется, он и сам не собирался. С легким скрипом досок под собой, он начал медленно двигаться по краю сцены от одного угла к другому, заведя левую руку за спину, а правой все так же упираясь в металлический посох, прозванный Завядшей Розой. Как и у чуть отступившего назад, открывая дорогу другу, Гоклона, посох Чеистума был оружием, но куда более изощренным, чем заостренная и зазубренная металлическая палка товарища. Завядшая Роза состояла из множества звеньев, соединенных внутри острой шипастой лозой, тем более пропитанной ужасным нейротоксином. Даже вид сего оружия в руках старого командира воодушевлял лично сражавшихся с ним бок-о-бок Демонов, и от этого, как и от слов речи Бога Смерти, они возбужденным и радостным хором кричали, ликовали, и активно жестикулировали руками.

— Все же, дабы воздать уважение этикету… — на секунду остановился Чеистум, указывая воинам левой рукой на своего товарища, до сих пор соблюдающего тишину, лишь с неприятной, свойственной его страшному лицу, улыбкой наблюдая за плацом. — Сей муж зовется Богом Страха, и имя ему Гоклон. Я же являюсь Богом Смерти, и имя мне Чеистум.

Еще в процессе речи товарища, Гоклон учтиво поклонился, положив левую руку на грудь, улыбаясь теперь еще сильнее, и, оттого, только неприятнее. Демоны, правда, не находили его улыбку неприятной — они и сами часто выглядели не лучше, также потерявшие в Первой Войне то плоть лица, то части конечностей, то вовсе некоторые внутренние органы. Что, конечно, в отличии от уродств Гоклона, отлично закрывали доспехи, и не подчеркивали жуткие белые глаза.