– Жизни не видела? – отец ухмылялся. – А ты, сынок, ее видел, эту жизнь?

– Ну… – я действительно потерялся.

– Вот-вот! – родитель закивал. – Ты мне знаешь кого напоминаешь? Выпускников одного нашего специализированного интерната, поставщика кадров для Тайной канцелярии. Эти сироты при наличии достаточно жесткого воспитания тоже в твоем возрасте, как никто, жизнь начинают понимать, а потом, столкнувшись с реалиями, не всегда могут к ним приспособиться. И выбраковываются, Лешка, не найдя общего языка с обществом, становятся белыми воронами. Так, может, твоей Шереметьевой повезло, что у нее детство, эти золотые годы, до сих пор продолжается, а не наступает взрослая жизнь? Ты об этом подумал?

– Подумал. Пусть хоть так с ней ознакомится, а не другими способами.

– Какой ты у нас молодец! Все-то он знает! За всех подумал и все решил! А я вот в отношении твоих сестер делаю все возможное, чтобы их детство продлилось как можно дольше. Понятно, с учетом специфики нашего рода. Ты знаешь, что они последние три месяца фактически общения с матерью лишены, бабушка твоя все контакты ограничила? Она и так им мать заменила, так что не так это и страшно, но все-таки…

– Отец, только не надо со мной делиться подробностями твоей счастливой семейной жизни, меня ты не разжалобишь.

– Извини. К чему веду, сынок. Не играй с чувствами других людей, особенно тех, кто тебе действительно дорог. А Шереметьева, смею думать, тебе очень дорога, хоть ты этого еще и сам не понимаешь.

– Закрыли тему. – Я начал злиться. – Так чего в Кремль едем?

– Увидишь, – вздохнул отец. – И обалдеешь.

На втором этаже Большого кремлевского дворца почуял слишком большое напряжение, а плотное скопление дворцовых и валькирий, дополненное тремя колдунами «Тайги» и еще двумя за стеной, не добавило мне оптимизма. Оглядев собравшихся в коридоре перед покоями царственной бабки, совмещенными с комнатами царственного деда, громко поинтересовался:

– Только не говорите мне, что с любимой бабулей страшное случилось, я этого не переживу.

– Типун тебе на язык, Лешка! – поплевал себе за левое плечо великий князь Владимир Николаевич. – Шуточки у тебя, как у пьяного Мишуточки. Гауптвахта тебе явно не на пользу пошла.

– И то верно! – откинулся на стуле Сан Саныч. – Ведите себя прилично, молодой человек!

– И без грязных намеков! – добавил Петр Александрович. – Шурка, – он строго смотрел на моего отца, – проследи за сыном!

Я тоже повернулся к родителю:

– Отец, что за ерунда происходит? Очередной совет рода?

– Шагай. – Родитель подтолкнул меня вперед. – Все гораздо серьезнее…

Зайдя в покои Марии Федоровны, я обратил внимание на еще большее напряжение, которое буквально витало в воздухе. Особенно заметно это было на фоне веселых детских голосков, доносящихся со стороны телевизора, настроенного на канал с мультфильмами. Помимо бабки, деда, сестер и двух колдунов из «Тайги», скромно устроившихся в углу, в гостиной никого больше не было.

– Всем добрый день! – бодро поздоровался я. – А?..

Царственный дед властным жестом приказал мне замолчать и глазами показал на сестер, устроившихся на диване неподалеку. Если Мария с Варварой к нам с отцом повернулись, то вот все внимание Елизаветы было полностью поглощено мультиком.

Секундочку! Что за ерунда? Я пригляделся к младшей сестренке получше и… Лиза едва-едва светилась! Светилась, твою мать!

Повернувшись к колдунам, спокойным тоном спросил:

– Господа, это то, о чем я думаю?

– Да, ваше императорское высочество, – одновременно кивнули они.

Нырнув в темп глубже, я потянулся к Елизавете.

На меня буквально обрушился поток незамутненных детских эмоций радости и сопереживания, видимо, относящихся к происходящему на экране телевизора. Глянув доспех девочки, я увидел все то же «фирменное» Романовское сложное плетение из «звездочек», а вот внутренний доспех Елизаветы больше напоминал тот, что можно было наблюдать у Алексии.

Эмоции сестренки постепенно стали меняться сначала на удивление, потом на легкий испуг, а затем и на осторожную заинтересованность – она меня явно почувствовала, да я особо и не скрывался.

– Братик, привет! – Она вскочила с дивана, оббежала сестер и кинулась ко мне, а когда я присел и обнял ее, громко зашептала: – Братик, а что это такое ты делал?

– Тебя звал, Лизонька… – нашелся я. – И ты меня услышала. Молодец какая!

Она прижалась ко мне еще сильнее и так же громко начала жаловаться: