Отрываюсь от документов, смотрю на Арслана. В нём нет ничего от меня. Он похож на Лину, на её брата, да на кого угодно, только не на меня! Он не может быть моим сыном! Он. Не может. Быть. Моим! Не может!

Место рождения – какой-то райцентр соседней области. Как она туда попала? Не понимаю ничего. Ни-че-го! Боюсь своих мыслей и догадок…

– Лёня, да что там такое написано?

Встряхиваюсь и пытаюсь хоть немного восстановить самоконтроль. Возвращаюсь к бабушке.

– Ничего. В графе «отец» – прочерк. Место рождения – тмутаракань, я и название такое впервые слышу.

– Что ж тебя так напугало?

Бабуля, как всегда, видит меня насквозь. Иногда кажется, что мысли читает, от неё не спрячешься.

– Дата рождения. Очень странная дата… Очень. Понимаешь, есть вещи, которые просто невозможны. И вот это как раз такой случай.

Ночью не смыкаю глаз. Инге надоедает, что я кручусь и не даю ей спать, и она выгоняет меня в гостевую спальню.

Не знаю, что думать… Ни одно предположение не выглядит хоть сколько-нибудь логичным или хотя бы просто реальным.

Всё сходится на том, что Айлин должна была сообщить мне о беременности и детях. Ведь мы с ней планировали ребёнка! Я не давал ей повода усомниться в моих намерениях и отношении к ней. Почему не сообщила? Я потерял телефон, лежал в больнице. Но она знала мой адрес, и дома должны были быть мама, отчим или сестра. А даже если она не застала никого, то могла прийти в другой раз или оставить записку. Да просто передать через Лейлу или Тагира, что ищет меня! Ведь речь шла о детях и нашей жизни!

Рано утром мчусь за двойнятами и везу их в лабораторию. Я должен подтвердить или опровергнуть свои догадки!

Не отваживаюсь послать кого-то за результатом. Как только заветный конверт оказывается у меня в руках, вскрываю его, пропускаю цифры, в которых ничего не смыслю, и жадно вчитываюсь в заключение.

Нужно быть честным – ещё только увидев дату рождения детей, я уже понял, что они мои. Несколько дней уговаривал себя, что произошла какая-то чудовищная ошибка. И теперь, глядя в белый лист с чёрными бездушными буквами и числами, ощущаю, как мир окончательно разваливается на части.

Меня трясёт так сильно, что медсестра на ресепшене замечает это, подходит и протягивает стакан с какой-то резко пахнущей гадостью, которую время от времени принимает бабуля.

– Молодой человек, вам нехорошо? Вы присядьте, пожалуйста, – тянет меня в сторону мягкого дивана.

Послушно опускаюсь и обхватываю голову руками. Не понимаю, как это возможно. Как она могла поступить так со мной, с нами, с детьми? И, главное, зачем, почему?

Моим детям почти десять лет. Десять лет! А я даже не догадывался об их существовании! Ну как же так? За что Лина так поступила со мной?

Ничего не понимаю, кроме одного – теперь я знаю, почему она отправила детей именно ко мне. Возможно, даже сказала им, что я – отец, но они чего-то не поняли…

Спасибо хоть на этом…

Отчаяние и страх сменяются яростью и злобой.

Она отняла у меня не только себя, но и детей! Она не просто вырвала моё сердце и растоптала своими грязными ботинками, но и лишила меня детей… Она оставила сына и дочь без отца. Чёрт знает, как они жили эти годы! И всё почему? Только потому что я не той веры и национальности? Ведь другого объяснения нет и быть не может!

Злость вправляет мозги на место и собирает, словно магнитом, частицы, на которые разметала меня новость об отцовстве.

Я зол и спокоен. И знаю, что должен сейчас сделать.

Не помню, чтобы когда-нибудь задумывался о детях. Гипотетически допускал, что в отдалённой перспективе у меня будет ребёнок, просто потому, что так принято в обществе. И если бы меня спросили, хочу ли я завести детей прямо сейчас, я бы с ужасом отшатнулся: мне ещё тридцати нет – какие дети? 

Я слишком молод для мыслей о продолжении рода, хочу ещё пожить для себя. Хочу развиваться, заниматься карьерой, мотаться по стране и миру. А ребёнок – это якорь и корни, которые накрепко привязывают к одному месту. Хочешь не хочешь, а думать приходится не о работе, а о том, как ночью укачать орущего младенца, почему у него сыпь или в очередной раз поднялась температура и что купить ему под ёлку.

Оглядываясь назад, понимаю, что предложение Айлин забеременеть в восемнадцать лет было ребячеством. Я не имел представления, ни что такое ребёнок, ни даже что такое ответственность. Тогда я думал только о том, как бы её не потерять, и готов был на всё ради того, чтобы быть с ней. Конечно, я бы Лину с детьми ни за что не оставил, ведь я любил её как одержимый. Не исключаю, что это сделало бы меня совершенно другим – возможно, более мягким и менее циничным. Какой была бы моя жизнь? Как сложилась бы карьера? Этого я уже никогда не узнаю.